Сети города. Люди. Технологии. Власти

Заранее определенные сценарии использования городских пространств делают их не-местами в том смысле, в каком инструкции по ожидаемым действиям ограничивают набор возможных альтернатив[626]. Однако такие инструкции, как и любой дисциплинарный порядок, предполагают возможности сопротивления в разных формах политики[627]. Люди могут практиковать их, не ограничиваясь лишь уличными протестами, но при этом рассматривая городской ландшафт как пространство возможной борьбы. Сопротивление (и, следовательно, производство активных субъектов-граждан в его результате) может ассоциироваться с локальными измерениями борьбы, свойственными городам[628]. Города являются одновременно пространствами сопротивления и депривации; опыт жизни в них может включать как угнетение, так и коллективный ответ на давление власти. Дэвид Харви называет такие практики сопротивления антикапиталистическим выражением недовольства, хотя советские города могут также предоставлять их жителям схожие основания для негативных чувств.

Сопротивляясь власти, ограничивающей доступ к пользованию городским пространством, люди осуществляют свое право на город, выстраивают параллельные города в рамках одного и того же материального пространства. В этих параллельных городах право на город реализуется вопреки власти государственных или рыночных структур[629]. Фил Хаббард полагает право на пользование городским пространством основным гражданским правом, указывая, что в нем так часто отказано неугодным гражданам – в частности, гомосексуалам[630]. При этом городские пространства дают возможности для сопротивления репрессивному давлению сексуальных норм. Это сопротивление практикуется через оккупацию городских мест и зарабатывание «права на пространство для субкультурных стилей жизни» в рамках общего для всех города[631]. Такая оккупация реализует индивидуальные утопии угнетенных через работу воображения и креативности по избеганию власти, а также через ежедневную актуализацию собственных утопических проектов и задумок по использованию города[632].

Джек Джудит Хальберстам описывает транс- и гомосексуальные городские пространства как контрдоминантные места, в которых локализуется квир, а также сопротивление монопольной власти гетеронормативности; их изучение позволяет увидеть скрытые механизмы подчинения[633]. Эти места обладают способностью производить квир-субъектность[634], преодолевая нормализированные формы использования общественных пространств[635]. Кроме того, они по определению представляют собой экспрессию политических действий, поскольку сопротивление власти предполагает выработку альтернативных политических проектов, в которых само место потеряло бы сопротивленческий потенциал ввиду реконфигурации гражданства в сторону требований граждан. Эти требования не артикулированы напрямую, они выражаются в актах неподчинения нормам права, идеологическим предписаниям и в противодействии репрессивной монополии власти.

Анализ советского периода, который предлагается дальше, покажет, что власть превратила каждое пространство в публичное не-место, включая квартиры и комнаты граждан[636]. Но именно таким образом личное было сделано политическим, то есть вопросом, интерес к которому является достоянием общественности. Советское государство все вокруг превратило в политику через уничтожение приватного и внедрение механизмов контроля граждан друг за другом[637]. Это, однако, стало основанием для расщепления публичного пространства на части[638], и только те из них, которые локализовали сопротивление, станут материальным условием ведения переговоров о гражданстве. Конвенциональные формы политики оказались совершенно нерелевантными в советских городах, зато последние вместили в себя квир-политику, о которой и пойдет речь далее.