Сети города. Люди. Технологии. Власти

С другой стороны, героиня фильма «Июльский дождь» перестает различать в этих ритуальных формах жизни советской интеллигенции настоящую перспективу Будущего. В отличие от стахановки Тани Морозовой, для Лены трудовая жизнь – это не переход количества (произведенных метров ткани) в новое качество жизни (Депутата, Орденоносца, органического представителя Народа). Для нее, работницы полиграфической фабрики, труд – это скорее переход качества (произведений искусства, классической живописи – по сюжету фильма) в количество (тиражирование шедевров погонными метрами, совсем как ткани станком). И вечеринки, и пикники – все это тоже тиражировано: стандартные шутки, стандартные умные фразы, стандартные задушевные песни. Все попытки вырваться в утопическое другое место, к новой жизни, которая качественно отличалась бы от конвейерных будней, – ни к чему не приводят. И Лена скрывается от компании обратно в автомобиль, напугав этим потерявших ее друзей. Автомобиль более никуда не «летит», выступая темной комнатой для ухода в себя, где Лена и находит свою приватную истину (бессобытийная, невидимая кульминация фильма) – она не любит своего жениха («душу» этой компании), она не выйдет замуж, ей нужно что-то Другое.

«Остывание» утопического кинообраза с 1930‐х до 1960‐х годов тесно связано с диалектикой автомобиля как средства прорыва в другое место и одновременно как ловушки, намертво привязывающей к конвейерной рутине модерна. Частный автомобиль был в этом смысле даже более советской, чем американской мечтой. Он служил компенсаторным фантазмом в отношении полутюремной привязанности к производственной «ячейке» работника в системе индустриального труда (четко определенный набор операций, строгий распорядок дня и т. д.). Особенно в отношении того полукрепостного положения рабочих и тем более крестьян (до 1970‐х не имевших паспортов, то есть элементарного права свободно перемещаться), которое сталинская власть избрала необходимым условием эффективной догоняющей модернизации. Автомобиль в этом контексте воплощал мечту о свободе, о выборе пути, в прямом и переносном смыслах, об индивидуальном схождении с «рельс» фордистской повседневности. В советском варианте модернизации воображаемое автомобиля приобрело религиозно-эсхатологический ореол: с помощью вдвойне напряженного конвейерного труда вырваться за пределы нищеты и отчуждения непосредственно в царство свободы (метафорически: собрать на Заводе автомобиль, чтобы уехать на нем с Завода); или, в более реалистическом варианте, подняться до статуса новой «знати», начальников, «освобожденных работников».

Рабочий производил машины на конвейере, мечтая освободиться от последнего как раз с помощью произведенного на нем, предоставив машинам производить машины, а самому – оказаться в Киномире, в котором бы реальные (виды из окна движущегося автомобиля) и виртуальные (кинофильмы) путешествия слились бы в едином опыте Свободы.

В европейском воображении того времени автомобиль играл более скромную роль – временной перебивки, светлого романтического пятна на фоне серых будней. Так, фильм братьев Сиодмак «Воскресные люди»[945] о рабочих и служащих, спешащих на уик-энд в автомобилях и поездах от индустриального города и предающихся там свободной гармонической жизни на лоне природы, заканчивается эпилогом «Снова работа», в котором, почти как у Фрица Ланга в «Метрополисе», герои унылыми рядами спешат к станкам и офисным столам.

Пройдя чистилище общества потребления, частный автомобиль очистился от модернистской диалектики утопии и антиутопии Киномира, став постутопическим локусом, в котором снимается напряжение между отчужденным трудом и «другим местом» свободы, между прикованностью к своему месту в фордистской системе разделения труда и романтическим, чистым движением ради движения по «светлому пути».

Субъект постфордистского труда – всегда в движении, оставаясь на том же самом месте. Утопическое «другое место» – место, где можно оказаться в будущем прямо сейчас, – исчезает из вида. Утопический порыв «поверх барьеров» вытесняется задачей навигации по замкнутому кругу повседневности. Наиболее отчетливо постутопическая функция автомобиля проступает в новом поколении навигационных приложений, лидером среди которых является Waze.