Сегодня неолиберальный императив «гибкости» – зарплаты, занятости, должности, профессии, – по мысли Сеннета, разрушает «гражданское измерение времени», лишает индивида последних ресурсов для того, чтобы вообразить себя историческим существом. Гибкая, частичная занятость не может послужить основой кумулятивной «персонификации» работника. В условиях экспансии фриланса работа воспринимается как «тусовка», место, где можно вписаться в будущие проекты. Гибкие команды конкурируют друг с другом в глобальном информационном пространстве за выполнение заказов. При этом «срок годности» команды, как правило, составляет около года, как и средний срок работы на одном месте в наиболее динамичных секторах экономики[955]. Смена работы часто влечет за собой изменения самой деятельности и места проживания[956]. Это новый фрустрированный класс – прекариат, который, помимо привычных сезонных рабочих, коммивояжеров, работников сферы обслуживания, вбирает в себя ранее хорошо институализированные профессии инженеров, юристов, профессуры наряду с новыми профессиями программистов, системных аналитиков и других и населяет во все большем масштабе современный город, требуя нового искусства существования, новых практик навигации.
Сеннет указывает на три существенных момента того, как связываются в единую систему неолиберальная экономика, новый социальный класс и городская среда. Во-первых, нарушается физическая связь с местом. «Домом» становится съемная квартира, гостиница, во многом сам автомобиль как предельно гибкое и одновременно относительно постоянное «жилье». Во-вторых, стандартизируется городская среда. Возникает особый вид «архитектуры оболочки» (А. Л. Хакстейбл)[957], когда внешний облик здания еще может содержать черты индивидуального своеобразия, местного колорита, но его интерьер – сугубо нейтрален и функционален. Офис превращается в безличный компьютерный терминал, одни и те же 50 или 200 квадратных метров офисного пространства и в Маниле, и в Лондоне. Пространство магазинов, кинотеатров, кафе наполнено стандартными брендами, рекламными образами и уловками мерчендайзинга. В-третьих, трансформируется соотношение семейной и трудовой жизни. Перенос труда из офиса на дом, размывание понятия рабочего дня благодаря постоянной «подключенности», увеличивающаяся географическая разобщенность членов семей нарушают баланс приватной и публичной жизни, вводят семейную жизнь в поле постоянного стресса. Что, в свою очередь, приводит к «уходу из гражданской жизни». У нового горожанина, разрывающегося между диссоциирующейся семьей и работой (над которыми довлеет принцип прекарности: «не привязывайтесь, не увлекайтесь, мыслите краткосрочно»), просто не остается ни сил, ни желания систематически участвовать в публичной сфере[958].
Новейшие постутопические тенденции цифровой навигации вписаны в контуры именно этой узловой проблематики цифрового города, местами четко калькируя ее, местами компенсаторно прикрывая. Более того, сами практики навигации перерастают рамки информационной технологии и становятся полноправным сектором экономики и политики. Технология перестает быть инструментом (если таковым она вообще когда-либо была), которым пользуются внутри разных социальных сфер по-разному – в экономике одним способом, в политике или искусстве – другим. Технология в смысле фуколдианской «микрофизики» выступает как «соединительная ткань» общественного организма, как то, что скрепляет различные области жизни единым полем власти, прежде всего – тотальным отслеживанием и программированием поведения потребителей.