Сети города. Люди. Технологии. Власти

Из интервью мы знаем следующую историю. После того как дом информантки Анны был сдан (но ключи еще не передали владельцам), с него сняли охрану. Начались акты вандализма в новых квартирах. Некоторые собственники стали регулярно приезжать и проверять ситуацию. Но часть владельцев проживали в других городах и не могли делать то же самое. Иногородние через группу попросили петербуржцев проверить и их квартиры тоже. Анна с мужем ходила по чужим квартирам и отправляла в личных сообщениях отчеты об их состоянии другим собственникам. После заселения с ней на улице начали здороваться незнакомцы. Для них она была важным публичным персонажем: они знали ее в связи с этой историей взаимопомощи.

Итак, цифровые медиа не только не разрушают, но помогают устанавливать связи в «стеснительных» в плане общения новостройках (communication-shy)[516]. Поскольку интернет приобретает повседневный характер[517], а онлайн- и офлайн-практики переплетаются, становятся неотделимы друг от друга[518], тротуарная жизнь нового района тоже меняет свою форму существования. «Тротуар» в «Северной долине» – понимаемый как событийное пространство разнообразия, взаимодействий и взаимных наблюдений – не существует как заранее заданная физическая единица. Он создается и поддерживается в онлайн- и офлайн-практиках жителей, которые разворачиваются в тех или иных физических локациях и вокруг них. Среди прочих – это практики, связанные с обеспечением порядка и поддержанием публичной жизни. Рассмотрим их подробнее.

«Глаза» района: обеспечение порядка и безопасности

Джейн Джекобс, наблюдающая со второго этажа своего дома в Гринвич-Виллидж за конфликтом между девочкой и мужчиной, пытающимся увести ее с улицы, детально показывает, как актуализируется сложная, почти не воспринимаемая сознательно сеть контроля и слежения, сотканная самим населением[519]. Вышедшие на улицу владельцы магазинов и высунувшиеся из окон соседские головы предупредили мужчину о том, что на этой улице он находится под наблюдением. А значит, у него не было шансов сделать что-то предосудительное и остаться незамеченным.

Через подобные тонкие этнографические наблюдения Джекобс поднимает очень важный вопрос уличной безопасности, интересовавший социологов еще с момента зарождения Чикагской школы. Тогда, развивая теорию социальной дезорганизации, исследователи стремились определить формы социогеографического распределения девиантного поведения людей и изучали с этой целью, как различные характеристики социальной среды проживания оказывают влияние на уровень преступности в том или ином соседстве[520]. В истории, рассказанной Джекобс, с одной стороны, сама материальная конфигурация улицы помогала предотвращать происшествия: ее характеризовали «четкое разграничение между публичным и частным пространствами», а также здания, обращенные окнами к улице, полной событий, за которыми интересно наблюдать. С другой стороны, сложившиеся связи между жителями Гринвич-Виллидж также сыграли свою роль. Согласно исследованиям, наличие сильных социальных связей между соседями способствует более успешному решению социальных проблем на городских территориях[521], в частности – обеспечению безопасности. Р. Сэмпсон предложил понятие «коллективной эффективности» (collective efficacy) для того, чтобы объяснять, как разнится уровень преступности в соседствах со схожими структурными социодемографическими условиями[522]. Это понятие отражает уровень сплоченности и доверия между жителями, общности понимания того, что такое беспорядок и как следует с ним поступать[523], а также готовности участвовать в жизни соседства для достижения общего блага[524], подавления отклоняющегося поведения и поддержания социального порядка[525]. Исследования показывают, что высокий уровень коллективной эффективности связан с низким уровнем преступности, а также с низким уровнем воспринимаемого беспорядка и страха виктимизации[526].

Можно предположить, что если бы Джекобс измерила уровень коллективной эффективности у жителей Гринвич-Виллидж, он оказался бы высоким, чего на первый взгляд не скажешь о жителях петербургских новостроек. Высотные дома, по выражению исследовательницы, «высасывают» жизнь с улиц, лишая ее глаз и тротуарной жизни. Следуя этой логике, один из критиков российских новостроек спрашивает: «Вы можете представить, что в Кудрово или на Парнасе [то есть в „Северной долине“] кто-то пожалуется, что в их двор или подъезд зашел кто-то чужой?»[527] – предполагая, что ответ на этот вопрос очевиден. Действительно, о каких плотных соседских связях можно говорить применительно к жителям двадцатидевятиэтажных домов, на каждой лестничной площадке которых размещается до двадцати квартир, а с верхних этажей едва можно рассмотреть людей внизу? Жители плохо знают своих соседей: в «Северной долине» большинство из них знакомы лишь с максимум пятью из них в подъезде, 42 % и вовсе не общаются с соседями по этажу[528].