Северная экспедиция Витуса Беринга

Работа стала общей целью группы людей, внешний вид которых с каждым днем становился все неопрятнее и нелепее. Эта цель не позволила им впасть в отчаяние и заглушила внутренние распри. Ваксель вернул себе прежний авторитет лидера, а Стеллер добился всеобщего уважения: как ученый и медик он смог спасти стольких людей, скольких возможно было спасти, и к тому же с большим участием ухаживал за больными и служил им духовным наставником. Но с острова все выбрались именно благодаря Вакселю. Как и Стеллер, поднимавший дух моряков своим оптимизмом и обращением к божественному, Ваксель сохранял энергичное, приподнятое настроение и не терял храбрости. Он никогда не жаловался вслух и всегда обращал внимание на любые хорошие новости, на простые перемены в рационе или улучшение погоды. Ваксель и Стеллер стали путеводными огнями, символами выживания и надежды. В эти трудные месяцы, когда удалось победить цингу, прогнать песцов и справиться с эпидемией азартных игр, конфликтующие группировки сосуществовали в относительной гармонии, которой так не хватало на корабле. Звания и привилегии практически забылись, а работу все делили поровну, не жалуясь, отлично понимая, что от этого зависит их выживание. К немногим «недовольным», которые отказывались работать, товарищи относились не слишком благосклонно, и Ваксель сумел восстановить свой авторитет морского командира, утраченный в первые несколько месяцев на берегу, когда выживание оказалось важнее общественной иерархии. Сейчас, когда перед всей группой встала ясная задача, Ваксель уже не мог терпеть чьего бы то ни было безделья. «[Я] мог по отношению к этой группе недовольных принять меры понуждения и заставить их, под угрозой применения силы, приняться за работу»[380], – писал он.

Работа стала общей целью группы людей, внешний вид которых с каждым днем становился все неопрятнее и нелепее. Эта цель не позволила им впасть в отчаяние и заглушила внутренние распри.

Строительство нового корабля началось 6 мая, когда «вытесали и укрепили форштевень и ахтерштевень»[381]. Планировалось, что корабль будет двенадцать метров в длину, шириной четыре метра и глубиной 1,6 метра. Моряки забрали со старого корабля древесину и доски, которые сочли неподходящими или ненужными для нового судна, и быстро сколотили из них новые жилища – таявший снег и дожди постоянно заливали землянки. День, когда на берегу появился остов нового корабля, принес с собой большую радость и надежду. Вечером Ваксель собрал всех, не считая охотников, находившихся в походе, на праздничный ужин. Все принесли с собой чашки, миски, кружки и все, из чего вообще можно было пить. В качестве особого угощения Ваксель решил приготовить в большом котле сибирский напиток под названием сатуран. Обычно его готовят, обжаривая пшеницу на свежем сливочном масле, а затем смешивая с горячим чаем, пока он не станет «[напоминать] по густоте отвар шоколада». Но, поскольку у Вакселя ничего из этого не было, «за отсутствием необходимых припасов» он решил импровизировать: «вместо масла китовый жир, взамен пшеничной – заплесневелую ржаную муку и вместо чая – отвар из брусничных листьев»[382]. Тем не менее напиток пришелся всем по вкусу, и все «развеселились и приободрились, и притом без всякого опьянения». Стеллер писал: «Все мы получили большое удовольствие»[383].

После этого работа пошла медленно, потому что плотникам недоставало еды. Пищи вообще в целом на всех едва хватало, о том, чтобы есть досыта, не было и речи. Охотиться приходилось без огнестрельного оружия, а тащить добычу – с другой стороны острова, так что еды в изобилии не было никогда. К этому моменту у большинства одежда и обувь пришли в негодность. Они были вынуждены ходить босиком через горы, а затем возвращаться обратно, неся на себе огромные куски мяса, и это сильно сказывалось на ногах. Рацион состоял в основном из отвратительных «морских медведей» (котиков), но, по крайней мере, в это время года на берегу в изобилии встречались молодые животные, а не только тошнотворные старые самцы, которыми пришлось питаться поначалу. Впрочем, по словам Хитрово, даже самки и детеныши были «весьма свирепы и нападали на людей»[384]. Стеллер, всегда отличавшийся большой точностью в описаниях, рассказал о том, какой жестокой была охота. «Звери настолько живучи, что двум или трем охотникам, которые били их по головам дубинами, требовалось не менее двухсот ударов, чтобы наконец убить их, и часто им приходилось по два или три раза отдыхать… Даже с разбитым в мелкие куски черепом, почти полностью вытекшим мозгом и сломанными зубами зверь все равно нападает на охотников и бьет их ластами»[385].