Северное сияние

Она взобралась позади Тони и заставила его прижаться к длинному жёсткому меху, а Пантелеймон сидел в капюшоне, тёплый, близкий, скорбящий. Лира знала, что Пантелеймон хотел бы дотронуться и прижать к себе этого маленького мальчика-половинку, лизнуть его, поласкать его и согреть его как бы это сделал его собственный деймон; но, конечно, великий запрет не давал ему этого сделать.

Они поднялись вверх по деревне, а потом к хребту, на лицах же селян был страх и какое-то боязливое облегчение при виде того, что девочка и большой белый медведь забирают это жестоко искалеченное существо.

В душе Лиры отвращение сражалось с сочувствием, и сочувствие победило. Она обняла маленькую худую фигурку. В пути назад к экспедиции было холоднее, и суровее, и темнее, но, несмотря на всё это, показалось, что время пролетело быстрее. Йорек Барнисонбыл неутомим, привычка же Лиры к верховой езде автоматизировалась, так что она не боялась упасть. Холодное тельце в её объятиях было таким лёгким, что, с одной стороны, с ним было легко управиться, но он был вялым; он неподвижно сидел во время движения, так что, с другой стороны, с ним не было так уж легко.

Время от времени мальчик-половинка говорил.

— Что это ты сказал? — спросила Лира.

— Я говорю, она узнает, где я?

— Да, она узнает, она найдёт тебя и мы найдём её. Держись крепче, Тони. Это недалеко отсюда.

Медведь бежал все дальше. Лира даже не понимала, как устала, пока они не догнали бродяжников. Сани остановились, чтобы дать собакам передохнуть, и неожиданно все появились, Фардер Корам, Лорд Фаа, Ли Скорсби, все сгрудились помочь, и затем отшатнулись и замолчали, увидев кого-то ещё с Лирой. Она так застыла, что даже не могла разнять объятья, и самому Джону Фаа пришлось бережно раскрыть её руки и осторожно снять её.

— Боже милосердный, что это? — сказал он. — Лира, дитя, что ты нашла?

— Его зовут Тони, — пробормотола она замёрзшими губами. — И они отрезали его деймона. Вот что делают Глакожеры.

Люди отшатнулись в страхе, но к вялому удивлению Лиры заговорил медведь, ругая их.

— Стыдитесь! Только подумайте, что сделал этот ребёнок! Может у вас смелости и не больше, но вам должно быть стыдно выказывать меньше.

— Ты прав, Йорек Барнисон, — произнёс Джон Фаа и повернулся, приказывая. — Разведите огонь и подогрейте суп для ребёнка. Для обоих детей. Фардер Корам, ваша палатка натянута?

— Да, Джон. Приводи её, и мы её согреем…

— И мальчика, — сказал кто-то ещё. — Он может кушать и греться, даже если…

Лира пыталась рассказать Джону Фаа о колдуньях, но все были так заняты, и она так устала. После нескольких неловких минут, заполненных светом светильников, дымом костра, фигурами, снующими туда сюда, она почувствовала нежный укус горностаевых зубов Пантелеймона, и проснулась, чтобы обнаружить медвежью морду в нескольких дюймах от собственно лица.

— Кодуньи, — прошептал Пантелеймон. — Я позвал Йорека.

— О да, — пробормотала она. — Йорек, спасибо, что ты отвёз меня туда и обратно. Возможно, я забуду сказать Лорду Фаа о колдуньях, сделай лучше ты это за меня. Она услышала, как медведь согласился, и тогда она уже крепко уснула.

Кагда она проснулась, было уже так светло, как вообще возможно. Небо было бледным на юго-востоке, а воздух был полон серого тумана, сквозь который бродяжники двигались как тяжелые приведения, загружая сани и впрягая собак в упряжки.

Она всё это видела из под крыши саней Фардера Корама, внутри которых она лежала на куче мехов. Пантелеймон проснулся раньше неё, и пытался принять форму арктической лисы, прежде чем превратиться в любимого горностая.

Йорек Барнисон спал рядом на снегу, его голова покоилась на лапах; а Фардер Корам не спал и был занят, и как только он заметил появление Пантелеймона, он захромал разбудить Лиру.

Она увидела. Как он идёт, и села, чтобы поговорить.

— Фардер Корам, я знаю, что это было, что я не могла понять! Алетиометр всё время говорил «птица» и «нет», а это было бессмысленно, потому что означало отсутствие деймона, и я не понимала, как это возможно… Что это?

— Лира, боюсь тебе это говорить, после всего, что ты сделала, но тот мальчик умер час назад. Он не мог устроиться, он не мог оставаться на одном месте; и он так крепко держал этот иссохший кусок рыбы, как будто… О, я не могу говорить об этом; но в конце концов он закрыл глаза и затих, он впервые выглядел успокоенным, потому что походил на любого другого мертвеца, деймон которого пропал по закону природы. Они пытались выкопать ему могилу, но земля как камень. Поэтому Джон Фаа приказал зажечь костёр, и они собираются его кремировать, чтобы он не достался пожирателям падали.

— Дитя, ты совершила мужественный поступок, и хороший поступок к тому же, и я горжусь тобой. Теперь мы знаем, на какие ужасные злодеяния способны эти люди, и мы представляем себе наш долг чётче чем когда-либо. Тебе же нужно выспаться и наесться, потому что прошлой ночью ты заснула чересчур быстро, чтобы подкрепиться, и при такой температуре нужно есть, чтобы не ослабеть…