Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве

Так развивались события 22 июля (4 августа). Однако вскоре Софья Андреевна изменила мнение. Они же могут поехать вместе! Единственной проблемой стала одежда. В Москве у нее были наряды, но их требовалось привести в порядок. Толстой страдал. «Одно спасение: жизнь в настоящем и молчание», – пишет он в дневнике1105. При этом он сохранил способность смотреть на происходящее с юмором. Софья Андреевна может выступить с чтением его доклада. Во всяком случае, ее никто не сделает мишенью для словесных нападок1106. Софья Андреевна снова впадала в нерешительность, начинала сомневаться и никак не могла принять какое-либо решение.

Толстой же интенсивно работал над докладом. Готовился, перечитывая свои старые тексты по теме, в частности фрагменты из «Царства Божия внутри вас» и «Письма к шведам» от 1899 года. Собственно, он уже сказал все, что мог. А кроме того, четко и красноречиво определил собственную позицию1107. И сейчас главным тезисом должна оставаться несоединимость христианства и военной службы – либо одно, либо другое. Военное образование есть, по сути, подготовка к убийству. Немногие разделяли его мысли, но их следует высказать еще раз, громко и ясно1108. Мир наступит только тогда, когда люди не только на словах, но и на деле начнут жить в соответствии с заповедями Христа о любви к ближнему и будут готовы принять страдания, но не нарушать божьи законы1109.

В дневнике Толстой набросал план:

К Штокгольму: Начать с того, чтобы прочесть старые, а потом новые письма отказавшихся. Потом сказать, что все говорилось здесь очень хорошо, но похоже на то, что мы, имея каждый ключ для отпора двери той палаты, в которую хотим взойти, просим тех, кто спрятались от нас за непроницаемой дверью, отворить ее, а ключи не прилагаем к делу и учим этому и других. Главное, сказать, что корень всего – солдатство. Если мы берем и учим солдат убийству, то мы отрицаем все то, что мы можем сказать в пользу мира. Надо сказать всю правду: Разве можно говорить о мире в столицах королей, императоров, главных начальников войск, которых мы уважаем так же, как французы уважают М-r de Paris1110. Перестанем лгать – и нас сейчас выгонят отсюда. – Мы выражаем величайшее уважение начальникам солдатства, т. е. тех обманутых людей, которые нужны не столько для внешних врагов, сколько для удержания в покорности тех, кого мы насилуем1111.

Кроме того, Толстой решил, что хорошо было бы включить также обзор ситуации с отказчиками в разных странах. В России по крайней мере шестнадцать молодых людей находились под стражей из‐за своих убеждений, и положение в Болгарии, Сербии и Венгрии было едва ли лучше.

Тридцатого июля (12 августа) корреспондент «Русского слова» Сергей Спиро прибыл в Ясную Поляну, дабы получить подтверждение сенсационного решения Толстого поехать в Стокгольм. Толстой ему сообщил, что работает над докладом, где намеревается повторить те идеи, которые неоднократно излагал ранее в статьях и книгах. В России эти тексты не публиковались, однако и для шведской аудитории это может послужить вызовом. «Если в комитете прочтут мое письмо в мое отсутствие, его не признают – оно сформулировано слишком остро». Поэтому важно было, чтобы на конгрессе Толстой присутствовал лично.

Однако небо было небезоблачным. Могли возникнуть личные и прочие обстоятельства (эвфемизм для капризного отношения Софьи Андреевны к возможной поездке в Стокгольм). Но прежде всего, Толстого беспокоили репортажи о забастовке в Швеции, теперь ежедневно появлявшиеся в русской прессе. Масштабная забастовка началась 22 июля (4 августа). Остановилась работа заводов, фабрик и некоторых типографий, а также трамвайное движение в Стокгольме. Максимальное число забастовщиков достигло 300 тысяч. Что если конгресс вдруг перенесут? В любом случае, Толстой не собирался отправлять доклад в Швецию до получения ответа на свое письмо от 12/25 июля1112.