Пока Лев писал, переводил и пытался заниматься хозяйством, Дора пряла (чем, по мнению Софьи Андреевны, русские женщины никогда не занимались), шила и рисовала. Братьям и сестрам Льва нравилось ее общество. «Лева с Доллан очень веселы, – пишет Александра сестре Татьяне, – и играем мы все в теннис»286
. В Туле ходили на концерты, в Москве – в театры, цирк и на выставки. Иными словами, Дора легко «яснополянизировалась», если воспользоваться выражением Толстого.С помощью Марии Дора изучала русский. Иногда и сам Толстой находил время, чтобы позаниматься с «Доллан»287
. Следить за жизнью в Швеции помогали стокгольмская газетаДора пекла свекру шведские хрустящие хлебцы, а перед постом решила устроить настоящую русскую масленицу и собрать всю семью за большим столом в главном здании.
Толстой прекрасно относился к сыну Льву – на эпистолярном расстоянии. Ситуация, когда сын постоянно жил в Ясной Поляне, становилась сложнее. Уже спустя несколько недель Толстой признал, что, вопреки всему, сын ему чужой, и когда Лев и Дора уехали к Илье с долгим визитом, Толстой не почувствовал ничего, кроме облегчения, равно как и когда сам он вместе с супругой и младшими детьми отбыл на зиму в Москву, оставив Льву и Доре все заботы о Ясной Поляне. В письме из Москвы Толстой отмечает благотворность изолированной жизни в деревне для молодых людей.
Прожив девять месяцев в Ясной Поляне, в начале лета 1897 года Лев и Дора уезжают в Швецию, но в августе возвращаются, чтобы провести в русском родовом имении еще одну зиму. Софья Андреевна записывает в дневнике: «Приехали из Швеции Лева и Дора, веселые и счастливые. Слава богу. И у нас веселей будет»289
. И спустя два дня: «…Лева с Дорой устраиваются, разбирают вещи. Доре трудно, бедняжке, на чужой стороне и в нашей не очень-то радостной семье»290. Дора продолжала обустраивать флигель. Софья Андреевна снова поражалась результатам: красиво, чисто и светло. Заезжавший в Ясную Поляну осенью 1897 года шведский студент Вальдемар Ланглет тоже оценил «маленький шведский остров в большом русском море»291. К тому же здесь можно было говорить по-шведски, и не только с Дорой Вестерлунд, но и со Львом Львовичем.В конце осени Софья Андреевна с младшими детьми уехала в Москву, а супруг задержался в Ясной Поляне. Столкновения со Львом Львовичем случались, но к Доре, растроганный ее заботливостью, Толстой всегда относился с любовью. Толстой ежедневно приходил к ним завтракать и обедать, и Дора следила, чтобы на столе всегда были вегетарианские блюда. Сама Дора вегетарианство не признавала. «Глупые выдумки!» – не удержалась она от комментария, когда впервые услышала о диете свекра. Толстой в свою очередь тоже был удивлен: «Удивительно, что Вестерлунд – умный гигиенист стоит за мясо»292
. Когда начало рано темнеть, Дора подарила Толстому фонарь. По просьбе Доры Софья Андреевна делала в Москве покупки, в письмах она обращалась к невестке как к союзнику. Перед Рождеством Лев и Дора сами отправились в Москву за подарками.Перебравшийся в декабре в Москву Толстой признался сыну Андрею, что жить в Ясной Поляне бок о бок со Львом было мучительно. Андрей, не подумав, передал слова отца брату. Беременная к этому времени Дора проплакала всю ночь, считая себя причиной этой дисгармонии293
. Но к весне снова наступил покой. Любовь цвела, приближался срок родов. Софья Андреевна написала в дневнике: «Дора и Лева дружны и счастливы. Она – прекрасная женщина, уравновешенная и культурная. Тоже копаются в своем, вновь разведенном, садике, красят дом, готовятся к ее родам и к приезду родителей»294.Весной 1899 года случилось невероятное совпадение. Находившийся в Ясной Поляне переводчик Толстого, лондонский библиотекарь Чарльз Райт (1862–1940), зашел к Доре и Льву по их приглашению – и в фотографии на стене узнал семейный снимок, висевший на стене его собственного дома в Англии. Оказалось, что они с Дорой родня по линии прадеда Доры со стороны матери Юхана Тиля (1764–1811)!295