Потому опуская лотъ свой въ бездну временъ и единовременно съ этимъ удаляяся отъ той послѣдней имѣющей быть точки, когда по слову Апокалипсиса «…времени уже не будетъ» (10: 5–6), отъ конца исторіи (представляется: днесь уже самая исторія есть исторія конца – но не исхода), мы нынѣ не имѣли цѣли достигнуть дна, ввергнувши лотъ, взору недоступный, въ древность незапятну, поэтому остановились на томъ, гдѣ и когда вышеназванное впервые себя выказало и впервые было опознано самимъ собою: на Критѣ, еще мало знавшемъ тогда младое, дикое, буйное (однако, волевое, доблестное, храброе, не погрязшее въ изнѣженности, какъ минойцы) племя ахейцевъ, мало по малу заселявшихъ Критъ и тѣмъ его покорявшихъ, за одно поколѣніе до эпохи царя Миноса, владыки морей и, какъ считается, сына Зевса и Европы, мужа Пасифаи, отца Федры, Аріадны и иныхъ, самодержца извѣстнѣйшаго изъ всѣхъ царей критскихъ, давшаго названіе цивилизаціи, нареченной впослѣдствіи минойской, коей онъ правилъ мудро и долго (а послѣ сталъ онъ судьей умершихъ душъ въ Аидѣ), что привело – среди прочаго – и къ знаменитой критской талассократіи, или къ едва ль не безраздѣльному критскому владычеству на восточныхъ областяхъ моря, тысячелѣтія спустя нареченному Средиземнымъ; на Критѣ, гдѣ въ сѣдой древности юные Аполлонъ и Діонисъ свершали подвиги, гдѣ подвизался позднѣе Гераклъ, гдѣ Деметра любила Іасіона; гдѣ, наконецъ, родился и умеръ Зевсъ, гдѣ возлежалъ онъ съ Европою, зачиная тройню божественную – Радаманта, Сарпедона, Миноса – Миноса, при мудромъ правленіи котораго Критъ распустился вновь подобно напоенной сокомъ лозѣ: эпоха, нами описываемая, – за нѣсколько десятилѣтій до апогея его царствованія, середина II тысячелѣтія до нашей эры. Это время, когда уходящій въ прошлое доиндоевропейскій матріархальный культъ быка (оставшійся нынѣ въ видѣ корриды) постепенно уступаетъ мѣсто патріархальному индоевропейскому (и не только, но въ любомъ случаѣ болѣе позднему) культу коня (созданія, столь любимаго и цѣнимаго Имато, на коемъ – впервые – прервалась царская династія; хотя именно Имато олицетворяетъ уходящее – культъ быка, а Касато – приходящее – культъ коня[10]
; хотя и Миносъ – слѣдующій правитель – сынъ быка), культу коня, пришедшему съ Востока, а неиндоевропейскій народъ минойцевъ – индоевропейскимъ ахейцамъ (микенцамъ, грекамъ). И именно произошедшими событіями и зачалась заря того, что много тысячелѣтій спустя примѣнительно къ Эгейскому міру назовутъ героическимъ вѣкомъ, начавшимся борьбой противъ міропорядка во имя цѣлей высшихъ и окончившимся въ жестокихъ войнахъ (среди которыхъ – какъ эпизодъ – Троянская война), истребившимъ цѣлыя поколѣнія героевъ, которыя въ тѣ болѣе позднія годины были уже неспособны воевать съ богами и міроустройствомъ и отдали себя на растерзаніе собственныхъ и несобственныхъ страстей, земныхъ, слишкомъ земныхъ, вылившихся въ поистинѣ «войну всѣхъ противъ всѣхъ». Герои тѣ – не богоборцы, какъ М., но быкоборцы, не теомахи, но тавромахиИ мы вовсе не то желаемъ изречь, что та-де эпоха – когда міръ лежалъ еще въ пеленкахъ – была свѣтомъ, а не мглою (признава я, однако, что и нынѣ, и тогда – всё во мглѣ): мы лишь напоминаемъ читателю, что тогда и тамъ, на Критѣ за одно поколѣніе до славнаго царствованія Миноса, правленье чье – несмотря на успѣхъ небывалый – было началомъ конца, закатомъ минойскаго (а вскорѣ и микенскаго) Крита, лебединою его пѣснью, прощальнымъ взмахомъ крыла, – лучъ небесный, пришедшій съ Востока, незакатный и невместимый, впервые пронзилъ землю дольнюю, и впервые были опознаны подлинныя Добро и Зло, которыя, однако, по ту сторону добра и зла: по ту сторону стадныхъ, извѣчно-привычныхъ о томъ представленій, – а Я впервые осознало себя какъ Я: Я, гордо-вздымающееся, вечноодинокое, неотчуждаемое, непобѣдимое, непреклонное, иноприродное плоти: нѣмецкое par excellence. И умолчаніе о лучѣ небесномъ есть тайная пружина того, что впослѣдствіи, много вѣковъ спустя, было названо исторіей (потому, въ частности, «исторія начинается» не «въ Шумерѣ», по словамъ одного оріенталиста, но, скорѣе ужъ, въ минойскомъ Критѣ). – Не созади и не впереди – Свѣтъ, но въ глубинѣ сердецъ: сердецъ
Послѣсловіе
авторов Коллектив , Владимир Николаевич Носков , Владимир Федорович Иванов , Вячеслав Алексеевич Богданов , Нина Васильевна Пикулева , Светлана Викторовна Томских , Светлана Ивановна Миронова
Документальная литература / Биографии и Мемуары / Публицистика / Поэзия / Прочая документальная литература / Стихи и поэзия