Когда мы дошли до дома Эмми, я с удивлением увидела, что все ее дети собрались во дворе. Том и Сьюзи с малышом Люциусом прятались от дождя под сосной, Дженни, Билли, Миртон и Клара стояли в грязи, одежда их промокла насквозь, волосы прилипли к головам. Я посмотрела на печную трубу на крыше унылого серого домика Эмми. Дым не шел. Эти бедолаги, должно быть, промерзли до костей, а в доме даже огонь не разведен. Так и заболеть недолго. Во мне вспыхнула злость. Обычно мне было жалко Эмми, но иногда я на нее сердилась. Мама семерых детей – а ведет себя так, что ясно: ей самой нужна мама.
Увидев меня и Бет, дети сгрудились вокруг нас, как котята вокруг ведерка с молоком. Их всегда оказывалось больше, этих детей, чем мне помнилось.
– Почему вы торчите под дождем? – спросила я.
– Мама велела нам выйти. Она занята, – ответил Миртон, утирая нос рукавом.
– Чем занята? – спросила я.
– Там мистер Лумис. Он помогает ей чинить печку. Она сказала, это опасно, и чтобы мы не возвращались в дом, пока он не закончит, – объяснил Томми.
– Глупости. Я уверена, что вам можно быть внутри, – сказала я, не понимая, что уж такого опасного в ремонте дровяной печи.
– Мэтти, тебе туда нельзя. Не заходи, – в голосе Тома послышался страх. – Они разобрали печь, все разложено на полу.
– Ерунда, Том, это всего лишь печка. Я буду осторожна, – сказала я раздраженно. – Я пришла сюда под дождем, потому что ты меня попросил, и я не уйду, пока не увижу твою маму.
Я поднялась по разбитым ступенькам на крыльцо. Единственное выходящее на улицу окно было прямо рядом с дверью. Я глянула туда, прежде чем постучать, – просто увериться, что части печи не лежат прямо у порога, – и застыла на месте.
Эмми перегнулась через плиту, юбки ее были задраны выше пояса. Мистер Лумис пристроился позади нее, его штаны были спущены до лодыжек. И никто из них ничего не чинил.
Я развернулась, схватила Бет за руку и потащила с крыльца вниз.
– Ой, Мэтти, ты чего? Отпусти! – заныла она.
– Томми… скажи маме… скажи ей, что я зайду позже, ладно? Хорошо, Том? Вот… вот лепешки. Отдашь ей, когда… когда сможешь.
Томми не ответил. Его худенькие плечи сгорбились под бременем того, что он вынужден был знать. И я теперь ощущала это бремя, и оно меня злило. Я не хотела тащить его на себе. Томми взял угощение, не глядя на меня. Я была этому рада – я тоже не могла смотреть ему в глаза.
– Мы что, не пойдем в дом, Мэтт? Я думала, ты хочешь повидаться с Эмми.
– Позже, Бет. Эмми занята. Она чинит плиту. Это опасно.
– Но ты же сказала…
– Мало ли что я сказала. Пошли!
Всю дорогу домой Бет ныла и терла локоть. А я пыталась уговорить себя, будто ничего не видела, потому что увиденное было так уродливо, грубо и отвратительно, что больше напоминало животных на скотном дворе, чем мужчину и женщину. Это не выглядело как
Бедный Томми. Его братишки и сестренки, по-видимому, не знали, что происходит в доме, но он знал, это точно. Я надеялась, что миссис Лумис не узнает. И Ройал, и его братья. Это причинило бы им ужасные страдания. Бет ничего не видела, и Томми наверняка никому не скажет, ему слишком стыдно. Так что это останется тайной. Никто никогда не узнает.
Когда мы наконец свернули на нашу подъездную дорожку – обувь промокла насквозь, подолы юбок в грязи, – я вдруг поняла, что знаю, к чему применить мое слово дня. Полы рубахи мистера Лумиса не закрывали его голый зад, и я видела – хотя предпочла бы никогда в жизни не видеть, – что зад этот был бледный, дряблый и в высшей степени короткощетинистый.
Но это не так. Я знаю, что Грейс была беременна. И знаю, что забеременела она от Честера Джиллета. И я думаю, что они сбежали в «Гленмор», чтобы тайно обвенчаться. Не знаю я только одного, и если я сумею это выяснить, то спокойно отложу письма в сторонку и усну. Я не знаю, почему Честер Джиллет записался в гостевой книге Чарльзом Джеромом, и я буду читать дальше, пока не узнáю.