Сгущая краски (СИ)

Пятнадцатилетняя Нико улыбается совсем иначе: холодно, отчуждённо, почти безжизненно и сухо. У неё, оказывается, и взгляд раньше был совершенно другой – тусклый, лишённый какой-либо радости и наполненный одними только бескрайними ледяными пустынями – настолько чужой и непривычный, что это неуютное чувство мерзким червём начинает медленно ковыряться в сердце.

– Есть такое. Ты же её на вольные хлеба отправил аж в середине второго семестра, хотя раньше у тебя такие дальше фестиваля не добирались. Все ещё около полугода потом шушукались по углам об этом. И это я не только про студентов говорю.

Мало кто знает, кроме директора и пары-тройки учителей, но Суо Нико, помимо всего прочего, оказывается ещё и приютским заморышем, который был взят сугубо ради поддержания репутации своей дальней родни – квирк, видите ли, сильный.

Иначе то, что её забрали как раз после окончания средней школы, объяснить трудно.

Вывод из этого следует наипростейший – нахер она им не сдалась, будучи исключённой из Юэй. Нелицеприятное пятно позора на идеально-белоснежной простыне имиджа семьи Накамура оные терпеть не станут. Будь Нико хоть десять раз прекрасным человеком и послушным щеночком: без престижного образования она просто мусор.

– Не думаю, что девочка сама возгордилась и отказалась брать фамилию новой родни. Ей просто не дали – в семейном реестре она также не зарегистрирована, – обозлённо бубнит себе под нос Хизаши, замечая, как взгляд Айзавы замирает на графе «опекуны», где упомянуты размашистые иероглифы имён и фамилии приёмной семьи, и их контакты.

От того, чтобы сплюнуть из-за мерзости факта самого существования подобных моральных инвалидов, Сущего удерживает только совестное напоминание о соблюдении чистоты, висящее около входной двери.

В такие моменты в голову действительно закрадываются сомнения – прав ли Всесильный, защищая всех без разбору и стоя на страже покоя кого-то со столь мелочной, гнилой и насквозь провонявшей помоями душонкой.

Нельзя быть настолько жестокими – издеваться над детьми, которые, возможно, родительской ласки никогда и не знали.

Суть заключается вовсе не в том, что обманывать подрастающее поколение плохо, а в том, что настолько бездушная ложь делает из ребёнка худшего в мире злодея.

Потому что они – со смещёнными с оси приоритетами и в корне неверной расстановкой жизненных ценностей – действительно верят в правильность злодеяний, месть и возмездие.

– Про её настоящих родителей ничего не известно? – герой знает, что спрашивать это у Мика, в общем-то, бесполезно, ибо он порой за своим-то классом уследить не может, не говоря уже о том, чтобы знать что-то про студентку из чужого.

Однако лучше убедиться наверняка, чем упускать возможный шанс.

– Скажешь тоже, – Сущий вполне ожидаемо бестолково машет рукой. – Кто станет копаться в этом, когда на попечении ещё пара-тройка тысяч других учеников? – и подозрительно щурит глаза: - Чего ты вообще вдруг о ней вспомнил?

Айзава задумчиво хмурит брови вместо ответа, от чего его лицо вмиг сурово темнеет – умом легче понять, что никто, будучи при трезвом рассудке, не станет выделять приютскую девицу среди общего потока поступающих и пытаться разузнать что-либо о ней дальше того́, из какого, собственно, сиротского дома сие чудо прибыло.

Однако знание истинной натуры директора переворачивает всё понимание с ног на голову: Незу в своеобразной манере пристально следит за теми студентами, что вызывают у него хотя бы малейшие подозрения в свя́зи со злодеями.

А у Нико – чёрт подери! – есть грёбаные старые знакомые в Лиге Злодеев.

xvi. Aquilo – Blindside.

В седьмом часу вечера солнце окончательно исчезает с линии горизонта, вверяя власть над городскими просторами ночному времени суток. Отчётливые очертания серебристого диска луны, тускнеют на фоне ярких городских софитов, а сверкание драгоценностей-звёзд, так и вовсе меркнет, скрытое искусственной пеленой красоты уличных огней. Безоблачное небо простирается бархатным иссиня-чёрным покрывалом над головой, навевая, от чего-то, лишь тоскливые, мрачные мысли и образы. Даже несмотря на то, какое дикое разнообразие живых, существующих тут и там звуков гуляющим эхом разносится по проспектам, скверам и паркам.

Город буквально горит желанием жить, исходящим от каждого его обитателя. Угнетает в этом лишь то, что и за настолько ярким, полыхающим светом скрывается что-то такое, о чём и говорить вслух противно, да и не стоит это делать в кругу ненадёжных людей.

В конце концов, дилемма больших городов – да и всего мира, пожалуй, – всегда проста и обыденна: чем ярче свет – тем больше и холоднее тень он отбрасывает.

За последние месяцы, прошедшие в круговороте не только событий, но и эмоций, которые привнесли порядочное количество красок – светлых и до блевотного отвращения грязных и тёмных – в жизнь Айзавы, те разы, когда он мог почувствовать себя легче, спокойнее или на худой конец не так паршиво, можно пересчитать по пальцам одной руки.