Шаги Командора или 141-й Дон Жуан

Но ортодоксальные католики полагали, что убийство принца в чьих жилах текла кровь матери-австриячки, избавило королевство от бедствия. Ибо куда страшнее выглядело намерение убить своего отца-короля, олицетворявшего государственную и духовную власть.

Заключивший сына под домашний арест король привлек к надзору и Лерму, тогда еще графа; итогом этого надзора было отравление узника. Яд медленно сделал свое дело. Дон Карлос, возненавидевший святош, не пожелал покаяться, но в конце концов почему-то (может быть, из страха перед муками ада) согласился надеть саван, и спустя несколько дней отдал душу Богу. В его смертный час отец проливал слезы, но злые языки говорят, что это были «крокодиловы слезы». Как знать: может быть, король каялся, что отнял у единственного наследника его суженую… Впрочем, в это не верится. Всего через три месяца, считавшийся старым, но все еще любвеобильный монарх, после отравления юной Изабель (царедворцы пустили слух, что она умерла при родах), – послал сватов к Анне, которую прежде, еще до Изабель, прочил в жены тому же Карлосу…

Я прохаживался по дворцовому комплексу в Эскориале, размышляя о трагической повести далекой старины; иногда до меня доносились обрывки английских фраз экскурсовода.

Вот мы дошли до зала для концертов и театральных представлений. Давным-давно сюда приглашали моего героя на спектакль «Валенсийская вдова» по пьесе Лопе де Вега, посвященной маленькой инфанте.

* * *

В тот торжественный вечер до открытия занавеса на сцене в зал привели маленькую Анну и усадили в кресло, украшенное по краям жемчугами. Может быть, с тех пор Анна стала неравнодушна к жемчугам и, впоследствии, став королевой Франции, была очарована жемчугами, пришитыми к одеянию герцога Бекингема…

По одну сторону от инфанты сидел отец Филипп, по другую – мать Маргарита. Королева украсила плечи шкурой леопарда, убитого Орудж-беем.

Позади инфанты заняла место няня, а воспитанница королевы Мария сидела возле своей питомицы. В этом же ряду сидели дон Франциско и герцог Уседо; поодаль от королевы через четыре кресла, как почетный гость, фигурировал Орудж-бей; среди этой плеяды блистал и кардинал Эспиноза с тростью, инкрустированной золотом.

Маленькая Анна, не ведающая о своей судьбе, весело глазела на это торжество, пухленькими пальчиками норовила дотянуться до блестящих пуговиц придворного шута карлика Педилья, мельтешившего перед почтенной публикой.

Ныне Анну вспоминают, преимущественно, как литературную героиню Дюма. Между тем, Анна Австрийская была блестящей представительницей габсбургской династии, оставившей глубокий след в истории Франции. В будущем ее ждали любовные приключения, дворцовые интриги и арена борьбы, куда более изощренной и таинственной, чем шахматные баталии. Одни ее любили, другие ненавидели. Герцог Бекингем был ее любовником в молодые годы, а Мазарини – фаворитом в старости. Слабосильного Людовика XIII, который в брачную ночь не решился войти в опочивальню шестнадцатилетней Анны, вынуждена была затолкать туда многоопытная мать Мария Медичи. Тем самым был положен конец вражде между испанскими Габсбургами и французскими бурбонами. Фрейлины, наутро возвестившие об успешном завершении исторической брачной ночи (с демонстрацией простыни), получили щедрое вознаграждение. Но недоброжелатели сомневались в мужской состоятельности короля, и эти слухи продолжались. Хотя неожиданное, после двадцативосьмилетнего холодного супружества, пребывание Людовика в луврских покоях Анны и рождение двух королевичей несколько приглушили эти пересуды, все же не положили им конец. Потому так и осталось загадочным появление на свет будущих светил Франции Людовика XIV и герцога Филиппа Орлеанского.

…Пока же маленькая золотоволосая Анита, тезка своей бабушки, с любопытством взирала на окружающих своими черными испанскими глазенками. А ее мама, Маргарита Австрийская переживала расцвет своей жизни. То были времена, когда эпоха испанского рыцарства уходила в прошлое. Теперь уходившие в ратные походы сеньоры не держали своих благоверных в черном теле. Они были вольны в своих поступках. Во дворце правили бал шуты, адюльтеры воспринимались как нечто в порядке вещей. Прекрасная Маргарита покорила сердца всех царедворцев; золотистые волосы, ниспадавшие на беломраморные плечи, свисали огненными змейками, завораживая лицезреющих ее, быть может, даже грезились им в пылких сновидениях; точеный носик, белизна кожи, чуть выдававшаяся вперед, как у капризных особ, нежная губа; все прелести выдавали в ней страстную натуру. Она была воистину чаровница, колдунья, завораживающая красотой; и будь воля святых отцов, они бы давно учинили ей аутодафе, а в особенности кардинал Эспиноза, которому не удалось расстегнуть пуговки на ее пышной груди; да, будь воля его святейшества, он бы не преминул отомстить «обидчице» громогласной «санбенито»[54]