Шаги Командора или 141-й Дон Жуан

Вдали, в туманной пелене, волны обнимали скалы и скатывались вниз, как отвергнутые пассии.

Я воображал себя как бы на бакинской Девичьей башне, мне виделась родная каспийская бухта, замкнутая вдали островом Наргин, катера, теплоходы, танкеры и рыболовы на набережной, и неугомонные чайки, мелькающие над водой. Порой и крики чаек могут вызывать ностальгию.

Спустившись с башни, я направился к базару, по дороге подкрепившись в кафе. Мой гамбургер не пригодился, потому что прокис.

Базару конца-края не видно. По словам Мицкевича-оппозиционера, площадь его – свыше 8 тыс. квадратных метров, и это чемпион европейских базаров.

Пора было переоблачиться на валенсийский лад. Купил сомбреро с изображением черепахи, майку и шорты в том же стиле, переоделся в закутке, теперь вашего покорного слугу трудно было отличить от испанцев.

Меня, в основном, занимали старые кварталы, – там витала аура исторической памяти, духи предков.

Прибыв в Валенсию, мой герой, вероятно, в первую очередь явился сюда, в старый район. Тогда город еще не разросся и был обнесен каменой стеной. Я двинулся по узкому переулку и побродил по лабиринту извилистых улочек, зажатых приземистыми домишками. Эти тенистые теснины были подходящим пристанищем для бегства от жары.

* * *

Почтовая карета довезла Орудж-бея до Валенсии за неделю. Войдя в город, он не знал, куда направиться. Багажа при нем не было, потому носильщика не нанял, но одного из них подрядил себе в провожатые; тот оказался из старых мусульман, хотя его предки некогда были изгнаны отсюда, они вновь вернулись попытать счастья, ради хлеба насущного.

Орудж-бей хотел увидеть дом, в котором встарь жила его мать. По ее рассказам он примерно представлял, где мог находиться заветный очаг – около базара, неподалеку от набережной.

Хотя испанцы давно повыметали отсюда мавров, но арабы все еще преобладали среди жителей. С чалмой на голове, они сидели на корточках вдоль всего базара, кто подремывал, а кто, может, курил травку.

Цыганки на каждом шагу приставали к кызылбашу, предлагая погадать или купить краденый табак, одежду, жемчуга, город напоминал сплошное торжище. В воздухе висел смешанный запах – свежей, жарящейся рыбы, тухлого мяса, всякого мусора.

Он купил у старьевщика подобающую одежду, зашел в баню, там же переоделся, обмотав чалму на голове. А прежнюю одежду отдал смуглолицему слуге и направился в караван-сарай. Хозяин, тучный, дородный мужчина, стоял перед двухэтажным неуклюжим зданием, источавшим запах конюшни, и отчитывал слугу, убиравшего с подворья конский навоз. Иногда даже вразумлял его пинком.

При виде Орудж-бея он учуял в пришельце важную персону, судя по сопровождавшему слуге, и перестал шпынять своего дворника, обратился к гостю:

– Знаете, сеньор, я стараюсь ради удобства моих постояльцев. А этот пентюх не понимает. Если тут пустить дело на самотек – город задохнется в навозе…

Орудж-бей понимающе кивнул. Снял комнату, оставил пожитки у хозяина – на всякий случай. Нашлись бы охотники до того, что плохо лежит.

Коридоры и комнаты отдавали сыростью и плесенью. Порой доносилось ржание коней и верблюжий рев.

Он растолковал провожатому, что ищет. Тот сказал, что таких лачуг у базара множество. Все были похожи друг на друга, большинство глинобитные. Их, как правило, строили арабы.

Но его интересовали каменные постройки, – как говорила ему мать.

Он перешёл на другую сторону улицы, в каменный лабиринт.

Искать в этом хаосе что-то достоверное – как искать иголку в стоге сена.

Но, странное дело, неизъяснимая смутная волна тоски окатывала сердце. Перед глазами всплывало увядшее печальное лицо матери, голос, напевавший ему протяжные песни далекой земли. И ему чудилось, что кто-то в одном из этих убогих каменных гнезд напевает песню, которую давным-давно пела ему родная мать. Но… кругом тишина, будто на безлюдье. Дома казались необитаемыми.

Безмолвие внезапно нарушил скрип дощатой двери и резвые детские шажочки, оттуда выскочила малышка в штанишках и архалуке из козьей шкурки и пустилась бегом вниз по улочке. Так и сам Орудж-бей когда-то шастал по улочкам Казвина. Когда он последовал дальше по каменному переулку, кто-то крикнул:

– Химена!

Сердце екнуло. Оглянулся на голос. Босая девчурка игралась у колодца в тесном дворике, кажется, пыталась мыть подол платьица водой из ведерка. Приземистый домишко, дверь завешена циновкой, колышущейся от сквозняка. Голос исходил оттуда. Перед домиком, напротив, сидел на табуретке согбенный старик с трясущимися руками – будто ветер колыхал листья. Сбоку притулился еще один домик с замком на дверях, с заколоченными наглухо окнами. Судя по всему, давно необитаемый. Орудж-бею показалось: это то, что он искал! Он подошел к девчурке, хотел погладить ей головку, но та вскрикнула и шарахнулась от него, как от привидения, и шмыгнула в комнату.