Шаманизм

Гмелин упоминает о предсказании у якутов, сопровождавшемся следующими приемами: шаман берет кольцо или монету и держит посредине ладони вопрошающего, подвигая в разные стороны, как бы рассматривая, и потом предсказывает будущее[334]. В статье, помещенной в «Сибирском сборнике», указано, что шаманы якутов обставляют такими же драматическими действиями, как и лечение больного, всякое предсказание будущего[335]. Эти же кудесники приглашаются во всех случаях, когда нужно доставить удачу, отклонить несчастье. Г. Виташевский рассказывает, как молодой якут Сианча, приехавший на побывку к своему тестю, который живет в 1½ версты от автора, пригласил шамана принести жертву и вызвать благословение со стороны духа, покровительствующего охотникам и рыболовам. Этого духа якуты представляют в виде зверя величиной с большего годовалого теленка с копытами как у коровы, с собачьей головой, маленькими глазами и длинными отвислыми ушами. Действие, при котором присутствовал г-н Виташевский, происходило в ночь 8–9 февраля 1890 г. Оно отличалось чрезвычайною драматичностью и передано автором статьи весьма точно и обстоятельно. Для сравнительной этнографии, по многим чертам, описание Г. Виташевского имеет большой интерес, представляя при том совершенно своеобразные видоизменения шаманского обряда. Предварительно сделано было изображение духа охоты и рыболовства. Это простой обрубок дерева вершка три шириною и немного меньше аршина длиною. На этом обрубке грубо нарисовано углем изображение человеческого лица. Кроме того была приготовлена так называемая подушка от седла, сделанная из двух толстых талин и 20 таловых прутьев. Обе вещи были приставлены к выходной двери так, что изображение лица духа обращено внутрь помещения. Представление началось тем, что три молодые парня стали вместе с шаманом, держа каждый в правой руке по три зажженных лучины. Шаман окуривал дымом своих лучин парней, оборотившихся лицом к огню. Потом все четверо бросили свои лучины куда попало и парни смешались с толпою. Шаман, сидя на табуретке, лицом к выходным дверям, держа в правой руке стрелу, произносил следующие речи. Сначала он обратился к духу охоты Барыллаху. Приведем здесь только начало этого обращения:

Барыллах моего богатого леса,
Господин мой дедушка,
Ну-ка!
Засмейся!.. и т. д.

Спросив от имени духа молодого якута, собиравшегося на охоту, как его зовут и получив в ответ: «Меня зовут Сенчей», – шаман произнес непереводимые монгольские слова и ушел на двор, предупреждая, что сейчас постучится сам Барыллах.

Через некоторое время раздался на дворе стук и в отворенную дверь вошел шаман, торжественно встреченный присутствующими. Он разыгрывал роль духа охоты, смеялся, хихикал и, сев на землю направо от камина, сказал: «Подайте мне мою милашку, моего приятеля!» Тогда шаману подали изображение Барыллаха и заранее приготовленную подушку от седла. Тот обнюхал оба предмета и ласкал их, затем приказал поставить к столбу, находившемуся в переднем углу под иконами. На подушке поместили чашку с саламатой, а в огонь в середине камина бросили масло. Наутро саламату съел сам хозяин дома, где происходило действие. Изображение Барыллаха и подушку от седла отнесли в лес. Этим кончилось волшебство шамана. Надо заметить, что Барыллаха якуты представляют себе постоянно хихикающим и любящим смех. Охотники, убив лося, для снискания расположения духа подходят к зверю со смехом.

Г-н Виташевский поместил еще другое подробное описание шаманского действия по поводу умилостивления духов одним крещеным якутом, желавшим поправить свои расстроенные дела. Шаманствовал тот же кудесник Симен[336]. Как в предыдущем действии, так и в этом можно видеть в грубых формах самые наивные зачатки тех драматических стремлений, которые у народов высококультурных получили столь богатое развитие и образовали одну из высших форм литературного творчества. Шаман, перед своими неприхотливыми единоплеменниками дает полную волю фантазии и старается повлиять оригинальной обстановкой на зрительные впечатления, представляет в лицах духов, смешивает комическое с трагическим и с замечательным для полудикаря искусством властвует над настроением присутствующих. Даже местные русские старожилы и те часто увлекаются шаманскими представлениями.

Среди тунгусов, как языческих, так и крещеных, шаман, по словам Щукина, не жрец, но колдун для лечения и гадания[337]. Для избавления больного от страданий обращаются к шаманам, которые по крови и печени убитых птиц или других животных узнают болезнь и ее причины. Они объявляют, какими средствами можно умилостивить богов. По указанию кудесников изготовляются новые идолы или приносят жертвы. Жертвоприношение совершается в юрте вечером. Шаман берет больного за голову обеими руками, сосет у него лоб, плюет в лицо и постоянно гладит больное место[338].