Шанхай Гранд. Запретная любовь и международные интриги в обреченном мире

Микки не преминул использовать «Candid Comment» в качестве форума для высказывания претензий и отстаивания своих любимых целей. Первый выпуск включал в себя длинную атаку на «Леди по соседству», которая осмелилась возразить против выходок мистера Миллса. Во втором было стихотворение в честь гиббона, в котором говорилось следующее: «Он любит девушек с кудряшками / И дам с помпадурами; / Он любит бананы и гимнастические залы / И заглядывать в куспидоры».

Прокитайский уклон редакции журнала привлек внимание японцев. Один из посетителей, которого она проигнорировала, пообещал «увеличение тиража и много рекламы», если она только убедит своего коллегу Синмая смягчить антияпонскую риторику в китайской версии журнала.

Разнообразное содержание «Candid Comment» отражало удивительно разнообразную компанию Микки Хана в реальной жизни. Частым гостем в доме была экстравагантная русско-чешская танцовщица со шведским именем Регина Петерсон, выступавшая под сценическим псевдонимом Индра Деви. «Петра», как называл ее Микки, увлеклась Индией в Москве после прочтения книги Рабиндраната Тагора — бенгальского писателя, которого боготворил Синмай, — и проводила дни, выполняя странные упражнения на растяжку.

«Питер целыми днями пропадал в доме, играл с гиббонами, тщетно пытался заставить меня воспринимать Йоги [sic] всерьез», — писала Микки. «Синмай по-своему обожал ее; она вызывала у него любовь к причудливому».

Другим постоянным посетителем был Дон Чисхолм, сын декана Университета Джонса Хопкинса, который редактировал Shopping News, скандальную газету, которая зарабатывала на том, что брала высокую плату за публикации, в которых подробно рассказывалось о внебрачных связях и других неблаговидных поступках видных жителей Шанхайланда.*

Присутствие «Питера» и Чисхолма в ее доме, как знал Микки, свидетельствовало о ее рассеянном душевном состоянии.

«Почему я была такой терпеливой шлюхой?» задавался вопросом Микки много позже. «Моя глупая, неискренняя доброта привела к тому, что я все это время была впустую. Пора было положить этому конец».

И все же она продолжала позволять жизни происходить с ней. Когда один из младших братьев Синмая, ставший генералом в партизанской армии, сражавшейся против японцев, сказал ей, что ищет убежище, она согласилась и позволила троице революционеров перенести радиопередатчик, с помощью которого они поддерживали связь со своим штабом в неоккупированном Китае, в неиспользуемую заднюю комнату. Только после того, как Малькольм Смайт — заместитель комиссара полиции, который помог спасти типографию Синмая, — зашел на чай и поинтересовался, не слышит ли она тоже странный звук «гак, гак, гакгакгак», доносящийся сквозь стены, она вежливо попросила их переехать.

Затем эту же комнату сняла молодая китаянка, которая редко выходила из дома. Вскоре Микки обнаружил, что Ян Ган, подруга американской радикалки Агнес Смедли, усердно переводит на английский язык ряд речей Мао Цзэдуна. Микки, надеясь донести до международной аудитории новости об Объединенном фронте националистов и коммунистов против Японии, согласился опубликовать эти речи. Идеологически публикация книги Мао «Затянувшаяся война», первая часть которой появилась в ноябрьском номере «Candid Comment» за 1938 год, была наиболее близка Микки к одобрению китайских коммунистов.

Позже Микки рассказала своему биографу, что помнит, как Мао Цзэдун навещал ее в доме на авеню Жоффр. Это маловероятно: в то время Мао, озабоченный уходом от японских бомбардировщиков, находился в 2000 миль от дома, скрываясь в пещере за городскими стенами Енаня.

Учитывая все эти приходы и уходы, неудивительно, что Микки потеряла счет тем, кто именно переступил порог ее дома во Френчтауне. Больше всего ее беспокоило количество незнакомцев, которые стали звонить в ее колокольчик. К концу 1938 года к ее двери стали приходить достойные и отчаянные европейцы — иногда десятки в день — в надежде продать все: от сумок и ковров до фарфора и шнурков. В Европе они были часовыми мастерами, портными и врачами, а теперь занимались торговлей семейными реликвиями. Она поговорила с каждым из них и сделала все возможное, чтобы помочь. Все они, как она узнала, были евреями, бежавшими от нацизма из Германии и Австрии. С каждым днем их число, казалось, росло. Она проверяла списки вновь прибывших, чтобы найти фамилию «Хан» или девичью фамилию своей матери «Шон». Любой из них, поняла она, может быть кузеном.

Дом Микки на авеню Жоффр, который ее рефлекторная общительность превратила в приют для потерянных душ, а также в зверинец для собак, кошек и нечеловеческих приматов, стал микрокосмом Острова одиночества. Как в Шанхае, страдающем от наплыва китайских и европейских беженцев, не было времени на долгосрочное планирование, так и в ее доме во Френчтауне странным образом успокаивающая суета не позволяла Микки задумываться о собственном будущем. По-прежнему обильное предложение опиума не давало ей покоя.