Шарль Моррас и «Action française» против Третьего Рейха

Фамилий Фро не назвал, но слухи распространились моментально. «Всего труднее договориться» было с монархистами и коммунистами. Что это означало на языке МВД, понятно из попыток арестовать Морраса, Доде и Пюжо. Задержан был и возглавлявший выступление ветеранов-коммунистов Жак Дюкло, сразу освобожденный по приказу Фро. Позже в мемуарах он утверждал, что Даладье и Фро приказали стрелять по толпе, но в 1970 г. экс-министр подал на него в суд и выиграл дело (PPF, 294). «Заслуживающий доверия источник сообщил мне по телефону, – вспоминал Карбуччиа, – что я указан в числе лиц, подлежащих аресту. Другой показал следственной комиссии, что я был в списке депутатов, которых Фро собирался назначить министрами, – чистых, целеустремленных, новых, молодых»[141]. Как одно сочеталось с другим?

Кризис партии радикалов, замаранной «делом Ставиского», оказался на руку Фро. С июля 1933 г. он периодически вел в столичном ресторане «Acacia» разговоры о «надпартийном» кабинете не только с друзьями-«якобинцами» и «нео-социалистами», но с «национальными республиканцами», журналистами «Je suis partout» Пьером Гаксоттом и Клодом Жанте и экс-коммунистом Полем Марионом. Он готов был взаимодействовать с «правыми» депутатами вроде Валла, Карбуччиа и Анрио (но не Тетенже) и руководителями ветеранских организаций Жаном Гуа и Жоржем Скапини (PPF, 61–64). В процессе формирования кабинета Даладье он предложил премьеру формулу «от Марке до Валла», то есть вся палитра Палаты без экстремистов «слева» и «справа», без коммунистов и монархистов. «Возможно, он считал, что видимость союза есть лучший способ нейтрализовать их», – заметил по этому поводу Анрио[142].

Другой «список Фро» – список тех, кого (якобы) намечалось арестовать, достоверно не известен. Сюарес утверждал, что в нем числилось до двух тысяч (!) фамилий – министры, депутаты, сенаторы, генералы, журналисты всех мастей и ориентаций, включая Беро, Анрио, Карбуччиа и самого Сюареса. В некоем «итоговом списке» осталось восемь фамилий, но присутствие среди них Вейгана[143] совершенно невероятно. Как бы то ни было, репрессии не состоялись.

VI.

Подведем итоги.

«6 февраля нельзя назвать попыткой захвата власти в строгом смысле слова, хотя желание свергнуть власть несомненно существовало. Были мысли о заговоре, прожекты, желания, наметки. Но никаких реальных приготовлений не было. Самую явную попытку предприняли муниципальные советники Парижа, однако задуманное в мэрии временное правительство имело ограниченную цель: спровоцировать роспуск Палаты. <…> Никакие действия 6 февраля не представляли настоящей угрозы для законной власти» (PPF, 306, 308). Впрочем, и попытки не было. Таковой могло бы считаться провозглашение «временного правительства» с балкона мэрии… что дало бы правительству полное право ввести осадное положение и принять крайние меры.

От государственного переворота, эталоном которого для Франции считается 2 декабря 1851 г., события 6 февраля 1934 г. отличались по всем главным критериям: отсутствие вождя, единого плана действий, секретности приготовлений («заговорщики» в прямом смысле слова кричали о своих намерениях), поддержки армии, полиции и чиновников. Если кто и устраивал заговор в те дни, то Эжен Фро… какая тема для исторического триллера!

Последствия событий оказались разнообразными и «долгоиграющими». Многие из недовольных Третьей Республикой – на улицу вышли именно они – еще не знали «что делать», но поняли «кто виноват» и, главное, почувствовали тотальный характер своего недовольства. Как писал публицист Жан Фонтенуа, проделавший путь от коммунизма к нацизму, «6 февраля люди, выступившие против ставискизма, даже если сам Ставиский был заурядным жуликом, восстали против метода, интеллектуального и морального, против века цивилизации»[144]. Речь не о бунте «фашистского варварства» против «цивилизации» в лексиконе тогдашних «левых». Речь о неизлечимой болезни режима, крах которого удалось отсрочить. Припарки еще помогали, но приговор ему был подписан.

Несомненного тактического успеха добились коммунисты. Организовав 9 февраля демонстрацию против «фашистов», они впервые после неуспеха на выборах 1932 г. показали свою силу на улице. 12 февраля они впервые после раскола 1920 г. выступили совместно с социалистами – по инициативе одного из лидеров компартии Жака Дорио и вопреки указаниям Коминтерна. Верный курсу Москвы, Морис Торез добился исключения из партии своего главного конкурента Дорио и он же 27 июля 1934 г. заключил с социалистами договор о единстве действий. Это оказалось первым шагом к созданию Народного фронта летом 1935 г. – в соответствии с новым курсом, провозглашенным в Москве на VII конгрессе Коминтерна.