Шарль Моррас и «Action française» против Третьего Рейха

Казалось бы, после прихода Гитлера к власти, ремилитаризации Германии и явного усиления там реваншистских и экспансионистских тенденций Франции был полезен любой антигерманский союз. Так утверждали не только «левые», но многие либералы вроде Эмиля Бюре, писавшего 2 декабря 1935 г: «Сегодня, как и вчера, политические интересы Франции и России требуют объединения их сил, чтобы сдержать воинственную и алчную Германию» (ЭЭП, 739).

«Сегодня, как и вчера»… Но «сегодня» Советский Союз относился к международным соглашениям и обязательствам перед партнерами куда циничнее, чем Российская империя. Понимали ли это французские апологеты нового «сердечного согласия»? Многие «правые» понимали, потому что еще 12 февраля 1935 г. Бенвиль напомнил: «Будут ли Советы воевать за нас? Будем ли мы воевать за Советы? Вот вопросы, причем самые важные»[168]. Умирая от рака, весь последний год жизни он неустанно твердил, что «новый союз чреват вовлечением нас в конфликт не только между германизмом и славизмом, но между коммунизмом и гитлеровским национализмом» (14 ноября 1935)[169].

Главным тезисом противников договора было то, что он не уменьшает для Франции опасность войны, но увеличивает ее, не давая взамен никаких реальных гарантий. Чтобы прийти на помощь Франции советским войскам требовалось пройти через территорию Польши и Румынии, которые категорически отказывались пропускать их. «Эти народы живут слишком близко от большевиков, чтобы не испытывать ужаса перед ними», – заметил сенатор Лемери (HLP, 211), возглавлявший «Общество друзей национальной России», т. е. «белоэмигрантов». Даже «левый» писатель Жюль Ромэн в декабре 1933 г. заявил: «Если наши руководители полагают, что союз с Россией способствует предотвращению войны, они совершают смертельно опасную ошибку»[170]. «Гитлер хочет бросить нас против Сталина, а Сталин против Гитлера. Диктаторы оспаривают Францию друг у друга», – суммировал 23 ноября 1935 г. Бенвиль, добавив: «Русский альянс и германский альянс в равной степени достойны того достославного персонажа, который, спасаясь от ливня, бросился в реку»[171].

Заглавие статьи, откуда взяты последние слова, «Не выбирать между двумя альянсами» можно считать завещанием Бенвиля и лозунгом «Action française». Еще 28 апреля 1935 г., за несколько дней до подписания Францией нового договора с СССР, Моррас предупреждал: «Гитлеровские интриги гораздо опаснее советских. Советы могут создать революционную ситуацию. Гитлер готовит методичную варваризацию всей Европы. – Но Гитлер «правый»! (говорит воображаемый собеседник – В. М.). – Дитя! Гитлер – немец! Гитлер – такой же «правый», как тот персонаж двухтысячелетней давности, которого латинский историк называл Арминий и который носил имя Герман. Дикарь? Варвар? Нет: архетипическое воплощение дикости и варварства. <…> Мы можем наблюдать гитлеровских посланцев в лучшем обществе, рассказывающих о немецком диктаторе как о естественном защитнике прав, чувств, интересов, идей порядка, прогресса, общественного блага. <…> Однако под именем Гитлера нам несут не порядок <…> но лишь саму Германию и вечный германизм»[172]. «Остережемся верить, что для защиты Европы нам придется выбирать между Берлином и Москвой. Мы не обратим взор ни в одну, ни в другую сторону», – заклинал Анри Массис в феврале 1939 г. (НМС, 41).

Так считали не только монархисты. «Россия неизбежно останется верна Германии, – утверждал в 1933 г. Жорж Сюарес. – Им обеим, вместе с Италией, выгоден пересмотр («мирных» – В. М.) договоров. Обе проходят через период революционного кризиса. <…> Побежденные в войне, бунтующие против договоров, бунтующие против существующего социального строя, Германия и Россия должны протянуть друг другу руки. Это логично. По тем же причинам мы не должны протягивать им руку, пока от возможных сюрпризов нас защищают только хрупкие гарантии франко-советского договора». «Лично я, – добавил он, – не испытываю особой симпатии к Муссолини, но куда охотнее поддержу сближение с Италией, с которой у нас общая культура и традиции, чем с Россией, во всем отличной от нас»[173]. «Прошлое Советов, – вторил Сюаресу в декабре 1934 г. Лемери, – не позволяет рассчитывать на их верность своим обязательствам, равно как и на постоянство их предложений. Вчера они были сторонниками Германии и могут снова стать ими завтра, если это будет в их интересах»[174]. «Идейные» люди во Франции в союз большевизма и гитлеризма не верили, точнее, отказывались верить.

Реакция Берлина на франко-советский договор оказалась ожидаемой. Нотой от 25 мая 1935 г. правительство объявило его направленным против Германии и потому противоречащим Локарнским соглашениям, приверженность которым оно подтвердило. Франция ответила лишь через месяц, Англия, Италия и Бельгия и того позже. Все они заявили о незыблемости локарнской системы и отвергли аргументы Берлина. Однако время дипломатической казуистики прошло.