Шарль Моррас и «Action française» против Третьего Рейха

Рассуждая так, можно предположить, что Гитлер более подчинен дипломатической необходимости, нежели предан порыву национал-социализма. <…> Однако Моррас не считает ни Фридриха II, ни Бисмарка разумными людьми, не говоря о Вильгельме II, мания величия которого предвозвестила манию величия Гитлера. <…> Моррас ни на мгновение не допускает мысли, что приход нацистов может изменить германскую политику в направлении благоприятном для согласия с нами, что идея единства народа, захватившая гитлеровцев, может совершенно отличаться от империалистических представлений Вильгельма II».

Наивность? Ошибка? Дриё привел возможный контр-аргумент: «Разве новая гитлеровская идея единства народа не есть всего лишь новый сорт вильгельмовского империализма? Эта идея единства предполагает поглощение шести миллионов австрийцев (написано в канун аншлюса Австрии – В. М.) и трех миллионов судетских немцев, затем Венгрии, Румынии, даже Украины». «С Германией еще возможно договориться на основе этой идеи, – парировал Дриё, – если проявить твердость и сделать акцент на границах, которые эта идея сама себе ставит, если найти смелость и силу найти противовес и заставить ее (Германию – В. М.) считаться с ним»[201].

Вечный вопрос: как повесить кошке колокольчик?..

К этой полемике Дриё вернулся в начале 1940 г.: «Нам говорят о вечной Германии, о Германии архетипической. Цитируют тексты Тацита двухтысячелетней давности, которые выглядят так, будто выписаны из вчерашней передовицы Морраса. А в Германии кое-что все-таки изменилось. <…> Моррас объяснил мне, что Германия не изменилась, что всё, о чем я говорю, есть явления преходящие, а сущность германская остается прежней в неподвижной вселенной. <…> Моррас хочет сказать, что Германия Лейбница и Баха или Канта и Гёте была не лучше Германии Бисмарка или Гитлера, но была разоруженной ибо разделенной»[202]. После вступления Версальского договора в силу ответа на сакраментельный вопрос о кошке и колокольчике не было и у Морраса.

Глава четвертая Эпоха вождей: «Action française», диктаторы и диктатуры

Мы живем в эпоху, когда вожди приобрели исключительное значение.

Жюль Ромен[203]

I.

Диктатура подобна многим вещам. Она может быть и лучшей, и худшей из форм правления. Есть прекрасные диктатуры. Есть отвратительные» (JBD, 7). Так начинаются «Диктаторы» – последняя книга Жака Бенвиля, написанная по его плану Робером Бразийяком и Тьерри Монье[204].

Как относилось «Action française» к европейским диктаторам?

Абсолютными антигероями были Гитлер и Сталин. Объектом восхищения – Салазар и его «диктатура разума», «самая честная, самая мудрая и самая умеренная диктатура в Европе, но при этом одна из самых твердых и стабильных» (JBD, 270). Назвав португальского премьера «честью современной Европы, самым, пожалуй, серьезным, мудрым и великим вождем», Бразийяк в марте 1939 г. особо отметил: «Между умным, умеренным, христианским корпоративизмом Салазара и абсолютным этатизмом Гитлера нет ничего общего» (RBC, XII, 273–274). Сам Салазар в октябре того же года назвал «гипертрофию государства, которое под предлогом коллективной обороны забрало себе все богатства и всю власть» среди факторов европейского кризиса, приведшего к войне[205]. Беседуя в феврале 1938 г. с Анри Массисом, он признал, что «грандиозные и шумные проявления жизни в Германии и Италии, стиль Гитлера и Муссолини захватывают воображение» части португальской молодежи, но четко заявил: «Это не моя цель. Я хочу нормализовать страну». «Трудно представить “диктатора”, который отказывается взывать к мифам, образам, мистическим силам жизни и юности, ко всем демонам масс!» – добавил Массис (HMC, 112–113).

«Он совершил и завершил революцию, – писал Моррас о Салазаре. – Профессор успешно осуществил ее без выстрелов, ибо ему выпало несравненное счастье воспитать португальского Монка (генерал, позднее маршал Антониу Оскар ди Фрагозу Кармона, президент в 1926–1951 гг. – В. М.), военного маневра которого хватило для умиротворения и восстановления порядка после двадцати лет тягостных “революций”. Я согласен, что переворот Салазара – революция, но революция контр-революционная: триумф внутреннего порядка и гражданского мира» (VEF, 171). Очевидно, что без Салазара военные не могли вывести страну из кризиса, но Моррасу было важно снова напомнить о необходимости «Монка».