Шарль Моррас и «Action française» против Третьего Рейха

Годом позже Моррас напутствовал отправлявшегося в Лиссабон Массиса, послав ему для передачи Салазару итоговое собрание своих стихов «Внутреннее равновесие»: «Выразите ему мое давнее восхищение, почти нежность! Ведь это он дал, или точнее вернул, власти наиболее человеческое из лиц». Осведомившись о здоровье Морраса и его полусвободной жизни[212], Салазар спросил: «Моррас думает, что Запад можно спасти?». «Моррас – человек надежды, – ответил Массис. – Запад болен, но жив». Разговор зашел о планах объединения Европы. Гость пояснил: «Моррас думает, что вступление в союз держав не должно означать для страны ни сдачи ее моральных и духовных позиций, ни потери политических позиций ради выгоды искусственной правовой конструкции, унитарного государства без души. <…> Сопряжение сильных национальных чувств только укрепит союз. Вот что думает Моррас». «В каком согласии было сознание двух этих людей, их убеждения, тревоги и желания!» – заключил Массис (MNT, 416–419)[213].

II.

Многие консерваторы восторгались Юзефом Пилсудским и Миклошем Хорти, но главным положительным героем, по крайней мере, до середины тридцатых, оставался Муссолини, «Ришелье при низеньком Людовике XIII», т. е.

Викторе-Эммануиле III (CMP, 125). «Исторически это первая революция Порядка <…> не временная цезаристская диктатура, но новая и долговечная форма общественной эволюции, – отметил Массис. – <…> Фашизм заслуживает благодарности человечества, достойного этого имени, прежде всего за защиту важнейших ценностей западной традиции, за их сохранение и упрочение» (НМС, 5, 8–9). «Италии требовалась диктатура, – писал Моррас в начале 1937 г. – Гений диктатуры и диктатора успокоил, замирил, оживил страну, которая то билась в лихорадке, то лежала без сил»[214]. Положительные стороны новой власти он видел в урегулировании отношений с монархией и Ватиканом, в ликвидации нараставшего экономического и социального хаоса, во введении корпоративной системы и замене классовой борьбы классовым миром, в ликвидации парламентаризма, запрете компартии и масонских лож. Главными отрицательными сторонами фашистского режима Моррас считал гипер-этатизм, централизацию власти и однопартийную систему, поскольку вообще выступал против партий. Отношение «Action française» к итальянскому фашизму, как отметил М. Грюнвальд, «не было апологией без нюансов»: «С течением времени становилось все более ясным, что, сохраняя симпатию к Муссолини, Моррас и его сторонники не желали видеть установление во Франции режима, похожего на тот, что существовал на Апеннинах» (MGA, 50).

После прихода Муссолини к власти коминтерновские пропагандисты сразу придумали «международный» и даже «мировой фашизм» для суммарного обозначения своих врагов и для дискредитации фашистского движения как буржуазного и реакционного[215]. Через 16 лет Массис в предисловии к «Вождям» подчеркнул: «Международный фашизм – это миф, причем миф опасный. <…>

Доктрина Муссолини никогда не смешивалась с национал-социализмом, с которым ее несправедливо сближают» (НМС, 40, 9). «Вопреки утверждениям марксистов, международного фашизма не существует», – говорилось в рекламной листовке «Вождей», куда были вынесены принципиально важные положения[216]. Рецензируя книгу в конце марта 1939 г., Бразийяк поставил в заслугу автору «разрушение созданного марксистами идола международного фашизма». «Международного фашизма не существует, – пояснил он, – потому что Германия не принадлежит к нашему моральному миру» (RBC, XII, 273–274)[217]. Тогда же в романе «Семь цветов» он, устами одного из героев, констатировал рождение нового типа человека – фашистского, uomo fascista – состоявшееся в Италии и возможное в других странах, со значимой оговоркой: «Думаю, в Германии мы лишь через десять лет увидим подлинного человека Третьего Рейха, лишенного саксонского или баварского партикуляризма» (RBC, II, 461–462). Бразийяк не забывал учение Морраса и Бенвиля о «Германиях» и понимал логику Гитлера, стремившегося к полной унификации страны.