Читаем Шарль Моррас и «Action française» против Третьего Рейха полностью

Существовал ли фашизм во Франции? «Словом “фашизм” называют явления, заметно отличающиеся друг от друга, в зависимости от личности говорящего и от страны и эпохи, о которых идет речь. Во Франции межвоенного периода и периода оккупации оно скрывает три следовавших друг за другом явления: двадцатым годам соответствует один фашизм, тридцатым – второй, сороковым – третий. <…> Фашизм одного поколения не тождествен фашизму следующего», – констатировал знаток предмета П.-М. Дьюдонна[218]. «Левые» уже перед выборами 1924 г. поставили знак равенства между «Action française» и фашизмом как синонимом всего плохого[219]. Позже израильский историк З. Штернхел написал несколько книг о «французских корнях» фашизма, объявив его первым идеологом Барреса, который пытался сочетать национализм с социализмом[220]. Его единомышленники, преимущественно «левые», ссылаясь на интерес Морраса и Барреса к социализму, но «патриотическому» (Прудон), а не «космополитическому» (Маркс), объявили их предшественниками не только Муссолини, но и Гитлера, благо подобрать цитаты нетрудно. Парадоксально, но ту же схему принял «правый» немецкий философ и историк Эрнст Нольте в книге «Фашизм в его эпохе» (1963; франц. пер. 1970; рус. пер. 2001), заслуживающей внимания, но лишь в контексте послевоенных идеологических споров.

«Как и в случае с социализмом, Франция является родиной большинства идей фашизма, – писал в конце 1939 г. Пьер Дриё Ла Рошель, ранее называвший себя фашистом. – Прудон, Сорель, Моррас многим обогатили фашистские идеи о корпорациях и синдикализме, о связи национального с социальным, о духе ответственности и руководства и даже о философии насилия»[221]. «Такого рода аналогии не менее поверхностны, – подчеркнул А. М. Руткевич в предисловии к переводу «Будущего интеллигенции» Морраса, – чем обнаружение “фашизма” в текстах Ницше, Достоевского или Розанова. <…> Такого рода исторические штудии выполняют известную идеологическую функцию: всякий протест против плутократии, всякий популизм в сочетании с национализмом (в особенности, если присутствует и антисемитизм) получают ярлык “фашизм” и дискредитируются»[222].

Каковы были реальные отношения между «Action française» и фашизмом? «Фашизм, несомненно, многому научился у движения ”Action française”, которое является его славным предшественником в сфере отвлеченных идей», – заявил в 1928 г. фашистский публицист Франсиско Хомем-Кристо, добавив: «Напротив, “Action française” ничему не научилось у фашизма, и это очень жаль». Приведя эти слова, Ю. Вебер верно заметил, что «различия между “Action française” и фашизмом гораздо важнее, чем черты сходства» (WAF, 158). Напомню, что первый и единственный идеолог французского фашизма 1920-х годов, копировавшего итальянский, Жорж Валуа именно по этой причине порвал с «Action Française» и стал непримиримым противником движения, вожди которого, в свою очередь, прокляли его[223].

Отвечая критикам 30 марта 1933 г., через два месяца после прихода Гитлера к власти, Тьерри Монье объяснял, почему «Action française» как националистическое движение не приемлет ни нацизм (расизм), ни фашизм (этатизм). «Расизм и этатизм пригодны только для несовершенных обществ. Общество, в котором цивилизация достигла истинных вершин, не может довольствоваться подобными явлениями. В замке аристократических и редких ценностей негде укрыться этим грубым культам, духовная бедность которых сравнима лишь с их вредоносностью и бесплодием. Перед лицом этатизма и расизма национализм представляет единственный приемлемый способ сохранить настоящие ценности, поскольку это единственная социальная позиция, в равной степени свободная от мистики и абстракции» (WAF, 316). «Между демократической анархией и гитлеровским или сталинским деспотизмом есть место режиму здоровой, уравновешенной, нормальной власти, – напомнил Массис шесть лет спустя. – Франция знала такую подлинную власть. Вся наша история учит о существовании жизнеспособного режима, при котором власть без злоупотреблений реализует свои естественные и необходимые полномочия» (НМС, 42). Он имел в виду не просто монархию, но учение Морраса о разделении прав и обязанностей между центральной и местной властью – как альтернативу гипер-этатизму фашизма. Для Николая Бердяева было очевидно, что «Action Française» «совсем не есть фашизм. <…> Фашизм основан на идее тотального государства, на крайнем этатизме. Между тем как Ш. Моррас считает себя антиэтатистом и обвиняет демократическую республику в эксцессах этатизма»[224].

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Советский век
Советский век

О чем книга «Советский век»? (Вызывающее название, на Западе Левину за него досталось.) Это книга о советской школе политики. О советском типе властвования, возникшем спонтанно (взятием лидерской ответственности за гибнущую страну) - и сумевшем закрепиться в истории, но дорогой ценой.Это практикум советской политики в ее реальном - историческом - контексте. Ленин, Косыгин или Андропов актуальны для историка как действующие политики - то удачливые, то нет, - что делает разбор их композиций актуальной для современника политучебой.Моше Левин начинает процесс реабилитации советского феномена - не в качестве цели, а в роли культурного навыка. Помимо прочего - политической библиотеки великих решений и прецедентов на будущее.Научный редактор доктор исторических наук, профессор А. П. Ненароков, Перевод с английского Владимира Новикова и Натальи КопелянскойВ работе над обложкой использован материал третьей книги Владимира Кричевского «БОРР: книга о забытом дизайнере дцатых и многом другом» в издании дизайн-студии «Самолет» и фрагмент статуи Свободы обелиска «Советская Конституция» Николая Андреева (1919 год)

Моше Левин

Политика