Шарль Моррас и «Action française» против Третьего Рейха

Даже тогда, когда союз между Парижем и Римом стал невозможен, Муссолини продолжал интересовать французских националистов как возможный фактор сдерживания Германии. «Вы спасли родину. Теперь спасите Европу! – заклинал его друг Морраса, писатель Рене Бенжамен в августе 1936 г. – Я уверен, что никто, кроме вас, не может ее спасти. Только вы, защищая христианский дух лучше, чем Ватикан, выстроили подлинный и прочный барьер против большевизма. Только вы, опираясь на римскую силу, можете сказать возгордившейся Германии, такой незрелой и такой свирепой, четкое и ясное “Стой!”». Дуче многозначительно ответил: «Думаю, я всегда был очень терпелив»[260].

Важные подробности этой встречи, оказавшейся последней, Бенжамен обнародовал лишь после смерти собеседника. Прощаясь, он спросил Муссолини: «Вы обстоятельно говорили с Гитлером?». «Говорить! – ответил тот, нахмурившись. – Разве можно говорить с сумасшедшим!». Еще гость сказал: «Следующая война будет более жестокой для нас!». «Почему?» – с вызовом бросил хозяин. «Потому что воевать будут наши сыновья». «Сколько вашему старшему сыну?» – спросил Муссолини[261]. 7 августа 1941 г. Бруно Муссолини погиб во время испытаний нового бомбардировщика. 9 февраля 1945 г. Жан-Лу Бенжамен умер от ран, подорвавшись на немецкой мине в Эльзасе.

IV.

В успехе Народного фронта были свои победители и проигравшие. Небывалого результата (72 мандата против прежних 12) добились коммунисты, что, по саркастическому замечанию Ребате, «вдвое превзошло самые мрачные прогнозы» (RMF, I, 38). В правительство «коко», как их называли противники, входить не собирались, но Жак Дюкло стал вице-председателем Палаты депутатов. Социалисты (149 мандатов против 129) потеряли голоса рабочих, перекинувшихся к коммунистам, но приобрели голоса государственных служащих, ранее отдававших предпочтение вечно правящим радикалам. В проигрыше (109 мандатов против 159) оказались радикалы, скомпрометированные «делом Ставиского» и событиями 6 февраля. В сумме партии Народного фронта и их союзники, в основном из числа бывших коммунистов и социалистов, получили на 40 мест больше, чем после выборов 1932 г. Это была крупнейшая победа «левых» за всю историю Третьей Республики. «До этого момента мы скользили по наклонной, а теперь рухнули вертикально вниз», – афористично заметил Жан Фабри (FPC, 99).

Перед выборами лидер социалистов Леон Блюм – не Торез или Дюкло, а богач Блюм! – заявил: «Взяв власть, мы сразу дадим понять, что установим диктатуру пролетариата, отправив буржуазную законность в отставку. Мы распустим кадры армии, бюрократии и полиции, заменив их нашими людьми, и приступим к вооружению пролетариата. Только поставив на место капиталистического насилия организованную диктатуру трудящихся, мы сможем экспроприировать экспроприаторов и построить коллективистское или коммунистическое общество»[262].

Чего только не заявишь в пылу борьбы, особенно ради союза со стремительно набирающими силу коммунистами! Устанавливать «диктатуру трудящихся» победивший на выборах Блюм не собирался, но имел обширную программу национализации. За сказанное пришлось отвечать. 25 мая – после выборов, но до формирования коалиционного кабинета с радикалами – в стране началась волна стачек и захватов фабрик и заводов, напоминавшая события в Италии между окончанием мировой войны и приходом Муссолини к власти, а то и «красногвардейскую атаку на капитал». «Никогда французский рабочий класс и вся страна не были так близки к революции, – утверждал Виктор Бартелеми, идейный коммунист, начавший сомневаться в правильности курса Москвы. – Создание правительства Блюма не успокоило революционный порыв масс. Коммунистическая партия в это время довольствовалась тем, что возглавляла это движение везде, где могла, а могла она это делать на многих предприятиях. Только она могла превратить стихийное майское движение как минимум в попытку установить власть Советов». 8 июня, через два дня после утверждения Палатой кабинета Блюма, Всеобщая конфедерация труда и Всеобщая конфедерация работодателей заключили Матиньонские соглашения, названные так по месту подписания – резиденции премьера, который выступал их гарантом. Об «экспроприации экспроприаторов» речь не шла, но профсоюзы, попавшие под контроль коммунистов, добились больших уступок. «Рабочие сами всё взяли, а Блюм производил впечатление человека, скорее узаконившего взятое силой, нежели выполняющего программу»[263]. Установление «власти Советов» не входило в планы коммунистов, довольных демонстрацией силы, и 11 июня Торез велел прекратить борьбу. «Великая надежда мая была мертва, умышленно и хладнокровно убитая Французской коммунистической партией», – суммировал Бартелеми, объясняя свой разрыв с ФКП[264]. Похоже на разрыв будущих «кагуляров» с «Французским бездействием».