Шарль Моррас и «Action française» против Третьего Рейха

Великим благом для старого полемиста был свободный доступ к книгам, газетам и журналам, заполонившим камеру, как будто это было до́ма или в редакции. Он ни на день не отрывался от происходящего за стенами тюрьмы и по обыкновению писал до рассвета, получив разрешение не соблюдать режим с формальным условием платить за электричество, использованное в неурочное время. Политическим заключенным разрешалось публиковаться в периодике, но не под настоящей фамилией, поэтому в L’AF появился некто «Пеллисон» – в честь историка и публициста-монархиста XVII в. Поля Пеллисона, проведшего несколько лет в тюрьме. Он выступал ежедневно: клял Блюма и Народный фронт на чем свет стоит, но «властям хватило ума не пытаться заставить его замолчать» (VCM, 384). Регулярный контакт с редакцией обеспечивали Жорж Кальзан и его жена. Одна беда – автор не мог править гранки так, как привык. Хотя кому беда, а кому и облегчение в работе…

На отдельные издания запрет не распространялся, и Моррас собрал шесть книг из ранее опубликованных текстов, в том числе «Перед вечной Германией» (старые статьи против германизма в назидание новым читателям), «Мои политические идеи», «Жанна д’Арк. Людовик XIV. Наполеон» и «Кружево бастионов» – «изборник», выпущенный в январе 1937 г. к пятидесятилетию литературной деятельности автора.

Юбилей пришлось отмечать в камере. Журнал «La Revue Universelle» посвятил ему первый номер года. Среди авторов были девять членов Академии, поскольку характер события позволил высказаться не только «своим». «Левые» и «мейнстримные» издания проигнорировали юбилей, но Бразийяк нашел выход, составив традиционный обзор журналов из того, что раньше писали о юбиляре Андре Жид, Поль Валери, Дриё Ла Рошель, Андре Мальро и Анри де Монтерлан[271]. Другой его остроумной находкой было «интервью» с Моррасом, взятое… во сне, потому что наяву заключенным это запрещалось[272]. Писатель Жан Марте заметил: «Моррас боится тюрьмы не больше, чем чего-либо другого, и готов закончить в ней дни, если это обеспечит торжество его идей»[273]. Как напророчил…

Арест Морраса иронически называли «великой победой Народного фронта», поскольку заключение привело к нему всеобщее внимание и симпатию. Выражаясь современным языком, это оказалось грандиозной пиар-акцией в его пользу. Настоящим триумфом стал его выход из тюрьмы 6 июля 1937 г. после 250 дней, отбытых «от звонка до звонка». Заранее было объявлено, что Моррас покинет Санте в 6 часов утра. Чтобы избежать демонстраций у стен тюрьмы, стражи закона вывели его на полчаса раньше, усадили в машину, сели рядом и велели шоферу ехать, не останавливаясь. Предвидевшие такой вариант, друзья и журналисты уже заполонили улицу. «Вы же не помешаете мне пожать им руки», – сказал Моррас спутникам (AAF-1938, 74). Фотографии свидетельствуют, что ему пришлось пожать много рук. В тот же день друзья чествовали Морраса обедом в Булонском лесу. 8 июля на Зимнем велодроме состоялся массовый (до 40 тысяч зрителей) митинг в его честь. Мероприятие – под почетным председательством вдовы маршала Жоффра – организовал амбициозный Шарль Трошю, столичный муниципальный советник и генеральный секретарь Национального фронта, задуманного как альтернатива Народному фронту. Такого парада «правых» нотаблей Париж не видел давно. Некоторые ограничились присылкой приветствий, но среди лично почтивших мэтра были академики Бельсор и Боннар, сенатор Лемери, депутаты Валла, Кьяпп, Марен и Тетенже, ученый Жорж Клод, журналисты Леон Байби и Люсьен Ромье, наконец, Доде и Массис – знакомые все лица! Бросалось в глаза отсутствие де Ла Рока. Ораторы славили Морраса как вождя всей «национальной» Франции – благо, власти дали для этого отличный повод[274].

V.

Заключение Морраса способствовало примирению «Action française» с Ватиканом. Как стало известно лишь в 1939 г., папа Пий XI повелел 19 февраля 1929 г. монахиням монастыря св. Терезы Лизьёской – «маленькой Терезы», которую понтифик особенно почитал, – молиться «каждый день за одно сердце и одну душу» ради избавления от «великого страдания» (HAF, 143). Это означало, что религиозное покаяние будет принято. Не готовый кривить душой в серьезном, но интимном вопросе веры, Моррас искал политического примирения, однако обращения к папе даже со стороны Лаваля результатов не дали. 25 мая 1935 г. статс-секретарь Ватикана кардинал Эудженио Пачелли принял Массиса, который напомнил о заслугах Морраса в восстановлении интеллектуального престижа католицизма во Франции (MNT, 431–433). После того как в феврале 1936 г. Бенвилю отказали в религиозном погребении, к Пачелли несколько раз обращался Анри Бордо, известный католический писатель и друг Морраса, но не монархист и не член «Action française». Он прямо говорил о желательности папского прощения монархического движения перед возможной победой «левых» на выборах. Новым аргументом стало заточение Морраса[275]. Милостей не последовало, но Ватикан умерил поддержку «левых» католиков, особенно сторонников республиканской Испании.