Шарлатан

Перед тем как отпустить Питермайера, его попросили объяснить, зачем его хозяин, отправляя пациента домой после операции простаты, снабжал его бутылочками «формулы 1020» – первое упоминание об этом произвело на аудиторию неприятное впечатление. Свидетель пояснил, что это средство является личной разработкой Бринкли и призвано подавлять инфекцию, увеличивая количество лейкоцитов.

Затем выступили еще пять штатных сотрудников Бринкли, в полной мере подтвердившие незаурядное мастерство его как хирурга. Доктор Дж. Х. Дэвис, числившийся в штате клиники с 1933 года, сказал: «Точную цифру я назвать не могу, но процент прооперированных на простате и получивших в силу этого облегчение, несомненно, очень велик», судя по десяткам записей в истории болезни, которые заполнял он сам. Доктор Лесли Дай Конн утверждал, что улучшение показывали девяносто процентов больных. Чем дольше длился процесс и чем больше экспертов с обеих сторон поднималось на трибуну, тем активнее возрастало количество диаграмм и пояснительных рисунков на доске и стене возле свидетельской трибуны (в том числе и схематических изображений пениса и простаты). Вскоре стало ясно, что рисунки полностью затмили интерес присутствовавших в зале старшеклассников к юридической стороне процесса.

Клинтон Браун досконально расспрашивал каждого свидетеля из медицинского персонала Бринкли о его образовании, должности в клинике и соответствии одного другому. Один из таких свидетелей, сам того не ведая, подвел своего хозяина, ясно показав уровень привлекаемых Бринкли специалистов. Не будучи ни мошенником, ни ярым поклонником Бринкли, Отис Чандлер (не имевший, кстати сказать, никаких родственных связей с издателем «Лос-Анджелес таймс») откровенно рассказал о том, кем он являлся на самом деле – обыкновенным человеком, изо всех сил пытающимся выжить в суровые времена Депрессии: «Я оказался на мели в Сан-Антонио, а у меня жена и трое детей. Сначала я пытался заработать в Южном Техасе – не вышло, и мы двинулись в Веслако, маленький городок, там кое-как перебивались, потом перебрались в Карнс-Сити, оттуда – в Потит, и наконец – в Сан-Антонио. В Карнс-Сити я познакомился с парнем по имени Элвис, который работал в аптеке. Я вытащил его из колеи, и он добрался до Дель-Рио, где устроился в аптеку к Джиму Ширну. В то время у доктора Бринкли рентгенолог ушел, почему, чего – не знаю, и этот парень, помня, что я на мели, вызвал меня, чтобы я делал там рентгены. Он слышал, что я работу эту знаю. Вот так я и оказался там».

В первый день, когда суд объявил перерыв, Бринкли ринулся в студию над торговым домом Пенни и, подвинув стул к микрофону, начал вещать. Ему пришла в голову идея нового конкурса, объявил он, приз в пятьсот долларов получит слушатель, который удачнее всех завершит фразу, дополнив ее не более чем двадцатью словами. Фраза такая: «Я считаю доктора Бринкли лучшим в мире специалистом по простате, потому что…»

Потом, после некоторых заносчивых слов касательно процесса, он так заключил свою речь: «Если доктор Фишбейн мечтает попасть в рай, то я выберу другое направление».

На следующее же утро возмущенная защита пыталась обвинить Бринкли в неуважении к суду, утверждая, что он смеется над всеми и делает попытки повлиять на присяжных (еще не изолированных) после заседания. Но судья не отнесся к этому серьезно, и Бринкли продолжал свои радиоконкурсы каждый вечер всю неделю, пока длился суд.

Но это был малый скандал по сравнению с тем, который разгорелся, когда Уилл Моррисс принялся за стариков Бринкли, которых пригласили, чтобы доказать победительную силу омолаживающей методики Бринкли.

Первым из них был владелец ранчо И. Ф. Ингрем по прозвищу Француз. Живой, как кузнечик, старик рвался рассказать, как доктор Бринкли вылечил его застарелый ревматизм. Приблизившись к свидетельской трибуне, Ингрем крутанулся на одной ноге, после чего, ловко подпрыгнув, занял свое место на трибуне. Смотрите, в какой я теперь форме.

«Протестую!» – тут же вскричал Клинтон Браун.

Возмущенная публика сердито зашумела. Особенно негодовала защита Бринкли. Энергично шлепая кулаком по столу, Уилл Моррисс принялся доказывать, что показания бывших пациентов имеют для его клиента исключительное значение. Он сослался на разбирательство дела Бринкли Медицинским советом в 1930 году, когда пациентов, как довольных, так и недовольных лечением, не прерывали, а давали им говорить столько, сколько пожелают. Моррисс, видимо, полагал, что правила, принятые в Канзасе, должны действовать и тут. Но, к сожалению, как выразилась одна юная особа, «это вам не Канзас».