Шартрская школа

2. Поскольку мы говорим о Боге, будем придерживаться не только формы здравой веры, но и здравых о вере слов: как этот наш философ любит говорить словами своих философов, так и мы будем говорить исключительно словами Отцов, учителей и вожатых наших, придавая их словам их настоящее значение, опираясь на их наследие и ничего не выдумывая от себя. Опасно всякое дерзание там, где не соблюдается авторитетное суждение или не очевидны разумные доводы веры. Разум же веры в том, чтобы всякое человеческое разумение ставить вслед за верой или как пленника[1091] отдавать ей его в услужение, не забывать о границах ее, установленных отцами нашими и не переходить их ни в чем. Этот человек, чьи суждения приведены выше, и Петр Абеляр, насколько можно судить по их писаниям, и по манере речи и по сходству ошибок единодушны, в едином духе блуждают, одними и теми же авторитетами вдохновляются, духу милости творят оскорбление, исследуя божественные выси в духе мира сего[1092]. И знают, и говорят они одно, разве что иногда один опережает другого, если тот чего-то не знает, или один скрывает, другой выкрикивает то, что известно обоим. Пусть читающие полное изложение веры этого человека и его философию о Боге, которую он взял в уста свои[1093], посмотрят, есть ли там что-то здоровое или что-то не совсем безрассудное и не совсем еретическое. Он еще просит читателей, чтобы не сразу приписывали ереси, если они найдут у него что-то еще не написанное. «Ведь не все, — говорит он, — что не написано, ересь, но то, что противно вере»[1094]. Но и Павел говорит: «Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема»[1095]. И повторяет, чтобы утвердить: «Как прежде мы сказали, так и теперь еще говорю: кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема»[1096]. Значит, то, что написано у него, но еще не написано в ином месте, то, чего нет в католической вере, чему не учит Павел, чего не придерживается ныне Церковь, да будет анафема. Помилуйте, да что же больше достойно анафемы, что более не то что еретического, но языческого, чем во всеуслышание, речью и письмом, отрицать Отца, Сына и Духа Святого? Разве не значит отвергнуть Отца, Сына и Духа Святого, говоря, что они суть то, чем называются не по истине природы, но лишь по названию? Ни от кого, кто мало-мальски знаком с церковным преданием, не скрыто, что такое мнение давно уже осуждено и анафематствовано суровой критикой, на Соборах и в трактатах правоверных Отцов, деяниями их и писаниями. Не будем пока останавливаться на тяжком обвинении в савеллианской ереси, которое он навлек на свою голову, когда, намереваясь говорить о Боге, заменил Отца, Сына и Святого Духа на сильного, мудрого и волящего Бога, когда утверждает, что Бог, сущий то, что Он есть, исключительно сам по себе и из себя, на самом деле во всем таков с точки зрения твари. Перейдем к тому, что он утверждает. Намереваясь обучить род человеческий тому, чего тот еще не знал, привести его, так сказать, от веры к пониманию всего, он представил высшую в божестве тайну Троицы как силу, мудрость и волю в божестве, из которых он и составил Бога Троицу. То, что все три присутствуют в божестве, очевидно. Но ясно также, что много в нем другого, им подобного, так отчего же для составления, как сказано, Троицы, то есть Бога, взяты именно они, а остальные, обладающие таким же достоинством в божестве, по странному предубеждению выброшены из столь славного собрания? Однако о таком серьезном деле и судить следует серьезно.