Шел четвертый год войны…

Бритиков прижался к стволу развесистого дуба и пристально следил за часовым. Конечно, можно было попятиться и бесшумно обойти вдоль той дороги, по которой Бритиков только что приехал на это поле. Обойти позицию «скрипух» и на том участке попытаться подойти к линии фронта и перебраться через нее. Но это точно можно было бы сделать уже только завтра, с наступлением следующей ночи. А Бритиков должен был быть у своих сегодня…

Неожиданно до слуха его долетел какой-то слабый щелчок, будто треснула ветка. Бритиков мгновенно собрался в комок, насторожился и даже перестал дышать.

Но в лесу все было тихо. И он мало-помалу успокоился. И продолжал обдумывать план дальше. Можно было и не обходить поле, пройти вперед по молодой, но уже на метр вымахавшей ржи. Но для этого непременно надо было снять часового. Он то приближался к Бритикову, то удалялся от него. Надо было подойти к нему шагов на десять и, дождавшись, когда он в очередной раз начнет удаляться, прыгнуть на него сзади и оглушить. И тогда можно будет проскочить поле и снова надежно укрыться в лесу… Но уже в том лесу, за полем, ближе к фронту и своим. «А если б были рядом свои ребята, можно было бы подчистую вымести и весь этот блиндаж. Да, именно так бы и сделали…» — подумал Бритиков и вдруг почувствовал, как на него навалилась какая-то невесть откуда свалившаяся тяжесть. Он рванулся. Но не тут-то было. Его стукнули по голове, свалили, в рот ему сунули какую-то тряпку и потащили. В лесу было еще совсем темно. И.он не мог понять, кто и куда его тащит. Только немного погодя, когда он малость пришел в себя, он понял, что это не немцы. Но кто же, свои? Он задергался, но, получив еще несколько увесистых тумаков, утих. Его волокли все дальше в лес и притащили в овраг. Там, в зарослях бузины и боярышника, решили передохнуть. Да и как могло быть иначе, Бритиков весил без малого центнер. Бритикова положили лицом вниз, но он уже убедился, что тащат его свои ребята. Хотя в овраге было еще темновато, он разглядел и форму на них: обычная войсковая, в какой и он ходил всю войну. Положение было глупее не придумаешь. И надо было как-то выходить из него. Бритиков застонал. Над ним сразу склонились двое и пригрозили, чтоб он не издавал ни звука. Он замолчал, вертел головой и, тараща глаза, давал понять разведчикам, чтобы они ототкнули ему рот. К нему подсел сержант с рыжими, лихо закрученными усами и, коверкая немецкие слова, предупредил:

— Если ты, проклятый фриц, не замолчишь, то еще раз получишь гранатой по башне.

Бритиков закивал, дескать, все понял и, поскольку руки у него были связаны, попытался изобразить пальцами, что хочет что-то написать.

— Первый раз такого вижу, — признался сержант. — Может, дать ему карандаш?

— А ну его к черту. Притащим к своим — разберемся, — ответил сержанту молоденький веснушчатый парень. — Развяжешь, а потом хрен скрутишь. Ишь верзила какой!

В овраге просидели недолго. На лес опустился густой туман. Разведчики воспользовались этим и потащили пленного дальше. И, прежде чем туман прибило дождем, Бритикова, с головы до ног перемазанного в болотине и глине, спустили в наш окоп. И уже обрадованные тем, что все закончилось благополучно и что задание командования выполнено, разведчики развязали «фрицу» руки и вытащили у него варежку изо рта.

— Олухи царя небесного! — потирая шишку на затылке, заорал Бритиков так, что разведчики остолбенели. А когда опомнились и попытались снова заткнуть пленному рот, то услыхали и вовсе непредвиденное: — Да с вас, раздолбаев, полковник Супрун живьем шкуру сдерет!

Тут кстати подоспело полковое начальство.

— Немедленно доложите полковнику Супруну, что вы доставили старшего сержанта Бритикова!

Скоро во всем разобрались. Бритикова прямым ходом повезли в разведотдел армии. А над рыжеусым сержантом и его подчиненными еще долго смеялся весь полк.

Рыжеусый потом оправдывался:

— Мы-то подкрадывались к часовому у блиндажа. Совсем уж было подползли. Момент для броска выбирали. Вдруг слышим, еще кого-то по лесу несет. Встал, здоровый такой, как лось, прямо у нас под носом и стоит за деревом, тоже за часовым наблюдает, вроде как поверяющий какой из ихних. Ну, там раздумывать особо было некогда, а поскольку он поближе был, ему и съездили гранатой по затылку, да и в лес…

— А он? — давясь от хохота, переспрашивали однополчане. — Брыкался?

— Мычал чего-то. Так ведь там рот ему не откроешь: вдруг заорет! Глотка-то эвон у него какая! Весь лес на ноги поднимет. Одним словом, так и приволокли на свою голову…

Глава 15

— Как кони ни хороши, а дальше этого перекрестка нам на них ходу нет. Загоняйте их в лес, — распорядилась Надежда.

Раммо и Птахин увели обе подводы с дороги и спрятали в кустах. Обрезали на хомутах гужи, освободили коней от упряжи и угнали их еще глубже в чащу. Сделали они все это очень вовремя. Потому что, когда оба вернулись на дорогу, Надежда и Журба настороженно к чему-то прислушивались. Птахин и Раммо тоже насторожились. Шум доносился и справа и слева. Он был слышен и оттуда, откуда ехали разведчики, и оттуда, куда они пробирались.