Шелуха/Husk (СИ)

- Я помню. Рождественская индейка. Ты говоришь это каждый день.

- Только когда ты спрашиваешь об этом каждый день, - Стайлз почти незаметно подмигивает отцу и успевает заметить, как тот закатывает глаза прежде, чем он выходит из дома.

Так, ладно. Главное - не сорваться. Он не позволит себе.

Просто хмурит брови и одёргивает на себе синюю худи, прежде чем решительным шагом зашагать к Дереку. Он не здоровается и почти не смотрит на него - обходит “Камаро” спереди и сильно хлопает дверцей, когда садится в машину.

Пока Хейл спокойно докуривает сигарету, Стайлзу кажется что из него сейчас полезут яростные шипы. Превратят салон камаро в нашинкованную кожу и Дерека вместе с ним.

- Всё нормально? - без особого интереса спрашивает Хейл через пару минут.

- Да, отлично.

Стайлз смотрит в лобовое стекло. Несколько секунд ему кажется, что они вечно будут стоять здесь, но наконец-то мотор “Камаро” оживает.

- Ну а ты? Выдался свободный денёк для старины Стайлза?

Дерек молчит. Машина трогается с места, и Стилински чувствует, что внутри всё холодеет от осознания: кажется, Дерек и сегодня не хотел приезжать. И что, кажется, больше они не поедут в Мохаве. Стайлз не знает, откуда он взял эту уверенность.

Но так и будет.

Грёбаная магнитола молчит.

***

Стайлз долго не выходит из машины.

Так он выражает свой протест. Кому? Для чего? Все эти вопросы глухие и неважные, он просто сидит, стараясь пустить в мягкое сидение корни, чтобы никогда не отлипать от “Шевроле”, никогда не отлипать от Дерека, который скорее ампутирует себе голову, чем согласится оставить свою “Камаро”. Даже если досадная помеха справа в лице говорливого подростка никогда не покинет этого места.

Ну, как - никогда. Месяца два ещё.

Стайлз сверлит взглядом открытые закатному солнцу плечи Хейла и неизменно выглядывающий из-за белой ткани майки трискелион. Так проходит несколько минут, а потом Стилински сжимает губы и выходит из машины. Останавливается возле Дерека - тот окидывает его равнодушным “что?” стылых глаз.

- Мы же больше не вернёмся сюда, да?

- Да, - спокойно отвечает Дерек, выпуская в воздух облако сигаретного дыма. Он курит столько, что дым этот, наверное, уже стал основной составляющей его горячей крови и скверного характера.

- Я заебал тебя, да?

Молчание.

- Слушай, чувак, я не просил тебя носиться со всем этим дерьмом. Я вообще не хотел, чтобы что-то подобное происходило.

Дерек флегматично пожимает плечом и отводит глаза, наслаждаясь песчаным видом холмов, расположившихся где-то за спиной Стайлза.

И это фальшь.

Такая фальшь, что хочется заорать.

Потому что Хейл никогда не был флегматом. Хейл - это буря, ревущая за крепкими стеклянными стенами самоконтроля.

- Это очень хуёво, когда ты такой, серьёзно. Я хочу поговорить.  Мне нужно поговорить. Потому что если мы больше не вернёмся сюда, это значит, что… Пф-ф-с.

Он взмахивает руками и смаргивает, словно пытается прогнать слёзы с глаз. Господи, эта хрень в его голове делает из Стилински настоящую бабу. Или Дерек делает, потому что даже головы не поворачивает, хоть и напрягается всем телом.

Это чувствуется.

- Это значит, что мне придётся просто сидеть дома и смотреть в стену. Или сидеть на веранде  хейловой фазенды и смотреть, как ты сгоняешь семь потов с Эрики и Бойда.

- На Мохаве мир клином не сошёлся, Стайлз.

- Мне  на хрен не нужен Мохаве,  Дерек, ради бога, ты же не тупой, ты же всё видишь!

Наконец-то они встречаются взглядом, и оба настороженно застывают на пару секунд. Хейл слышит, как сбивается с ритма сердце Стилински, когда он поднимает руки и вдруг начинает развязывать шнурки худи. У него тонкие трясущиеся пальцы, хорошо видные аккуратные фаланги и слегка вздутые на внешней стороне вены. У него истончившиеся запястья - косточка выпирает так, что на неё можно повесить пакет с быстро утекающим спокойствием.

Дерек моргает.

- Что, по-твоему, ты делаешь, Стайлз? - это звучит слишком резко. Так, что тот вздрагивает. Его руки застывают. Сжимаются, разжимаются. Дёргают за ткань. Проводят по волосам.

Он качает головой, а затем заводит руки назад и стаскивает худи с себя, как будто ничего более нормального не может происходить в принципе.

Дерек приоткрывает рот и хмурит брови; он думает, что Стайлз ёбнулся на всю голову, потому что он, кажется, задумал что-то, после чего всё  точно никогда не станет нормальным.

Что-то, что будит дремавшего доселе волка.

Зверь мягко потягивается и урчит, проскребая когтистыми лапами по нутру, когда видит, как человек снимает вслед за худи футболку с каким-то нелепым рисунком.

Запах Стилински бьёт по обонянию с тройной силой.

От него пахнет молоком, пряниками, таблетками, нервным возбуждением и навязчивой идеей, которая откровенно пугает Хейла. Из-за этого пряного амбре запах смерти перекрывается практически целиком.