Шерли

– Всего-то? Ох, меня ждет долгая ночь! Но чай меня подкрепил. Я хочу сесть.

Миссис Прайер приподняла ее и устроила на взбитых подушках.

– Слава богу, я не все время такая жалкая и беспомощная. Днем, после ухода Гортензии, я почувствовала себя плохо; надеюсь, теперь мне станет легче. Ночь, должно быть, ясная, да? Луна так ярко светит…

– Да, ясная. Чудесная летняя ночь. Старая колокольня сияет словно серебряная.

– А на кладбище все так же тихо и мирно?

– Да, и в саду тоже. На листьях блестит роса.

– А могилы поросли бурьяном и крапивой или там зеленая мягкая трава, усеянная цветами?

– На некоторых могилах я вижу закрывшиеся белые маргаритки – сверкают как жемчужины. Томас выполол сорняки и все расчистил.

– Хорошо. Я всегда радуюсь, когда на кладбище все в порядке, от этого становится спокойнее на душе. А в церкви луна сейчас светит так же ярко, как в моей комнате, и мягкий свет падает сквозь восточное окно прямо на могильный камень, под которым покоится мой бедный отец. Едва я закрою глаза, как вижу надгробную надпись, черные буквы на белом мраморе. А под ней еще много места для других эпитафий.

– Утром приходил Уильям Фаррен, ухаживал за вашими цветами. Он боится, что за ними некому приглядывать, пока вы болеете. А два ваших самых любимых цветка в горшках он даже забрал домой, пока вы не поправитесь.

– Если бы я писала завещание, то оставила бы Уильяму все свои цветы, Шерли – безделушки, кроме медальона (пусть его не снимают с моей шеи), а вам – книги. – Каролина помолчала и добавила: – Миссис Прайер, я так хочу вас кое о чем попросить!

– О чем же?

– Вы знаете, как мне нравится, когда вы поете. Спойте мне псалом! Тот самый, который начинается словами «Господь надежду нам дарит…».

Миссис Прайер сразу согласилась и запела.

Неудивительно, что Каролине так нравилось ее пение. Нежный голос миссис Прайер всегда звенел как серебряный колокольчик, а уж если она заводила песню, то казался просто божественным. Никакая флейта или арфа не звучали так приятно и чисто. Но даже прекрасный голос не мог сравниться с выразительностью пения миссис Прайер: оно обнажало ее трепетную и любящую душу.

Служанки в кухне побросали все дела и собрались у ведущей наверх лестницы, едва заслышав пение. Даже старик Хелстоун, который гулял в саду, размышляя о хрупком и слабом здоровье женщин, замер, чтобы получше расслышать печальную мелодию. Он не мог сказать, почему вдруг на ум пришла давно умершая и забытая жена или отчего ему стало невыносимо больно при мысли от безвременно угасающей юности Каролины. Он с облегчением вспомнил, что обещал зайти сегодня вечером к Уинну, мировому судье. Старый священник ненавидел уныние и печальные мысли, и когда на него нападала хандра, старался отогнать ее как можно скорее. Однако псалом словно преследовал его, пока он шел через поля, и потому Хелстоун заметно ускорил и без того быстрый шаг, чтобы отвязаться от звучавших вслед строк:

Господь надежду нам дарит,
Хранит из года в год.
Спаситель наш, от бедствий щит,
Приют от всех невзгод.
Из праха создан род людской
По слову твоему.
И снова возвратиться в прах
Прикажешь ты ему.
Тысячелетий бег незрим
Для взора твоего,
Как день вчерашний промелькнул,
И больше ничего.
Уносит времени река
Сынов твоих, как сон.
В забвенье каждый пропадет,
Будто и не был рожден.
Как луг зеленый по утрам
Все нации цветут,
Но к вечеру увянет цвет,
А зелень всю сожнут.
Надежду нам дари, Господь,
Опора прошлых дней,
Обереги от тяжких бед
И сделай нас сильней.

– А теперь исполните шотландскую песенку! – попросила Каролина, когда миссис Прайер закончила петь псалом. – Про холмы и долины прекрасного Дуна.

И снова миссис Прайер запела, вернее – попыталась запеть. Не успела она добраться до конца первого куплета, как ее голос дрогнул, переполненное горем сердце не выдержало, и женщина расплакалась.

– Это грустная мелодия довела вас до слез, – сочувственно промолвила Каролина. – Идите ко мне, я вас успокою.

Миссис Прайер приблизилась, села на краешек постели и позволила больной обнять себя исхудалыми руками.

– Вы часто меня утешали, позвольте теперь мне вас утешить, – прошептала Каролина, целуя миссис Прайер в щеку, и добавила: – Надеюсь, вы плачете не из-за меня?

Ответа не последовало.

– Думаете, мне уже не станет лучше? Я не чувствую, что очень больна, просто ослабла.

– Но ваш разум, Каролина, сокрушен! Ваш дух сломлен, а сердце почти разбито. Вы столько страдали, столько вынесли унижений и отчаяния! Вас отвергли!