Шерли

– Тебе гораздо лучше. – И добавила: – Вижу, что опасность миновала, однако будь осторожна. Дай Бог, чтобы твое здоровье больше не подвергалось новым испытаниям!

Затем Шерли принялась живо и весело рассказывать о своем путешествии, но даже посреди самых красочных описаний не сводила сверкающих глаз с Каролины. В этом взгляде отражалось и глубокое сочувствие, и тревога, и даже изумление. «Может, ей и лучше, – словно говорили глаза Шерли, – но до чего же она слаба! Через какие испытания ей довелось пройти!»

Внезапно взгляд Шерли упал на миссис Прайер и будто пронзил ее насквозь.

– Когда же моя гувернантка вернется ко мне? – поинтересовалась мисс Килдар.

– Можно, я расскажу ей? – спросила Каролина у матери.

Та согласно кивнула, и Каролина сообщила подруге обо всем, что произошло в ее отсутствие.

– Отлично, – спокойно произнесла Шерли. – Очень хорошо! Только для меня это не новость.

– Как? Неужели ты знала?

– Я давно об этом догадывалась. Слышала кое-что о миссис Прайер, конечно, не от нее самой, а от других. Со всеми подробностями жизни и характера мистера Джеймса Хелстоуна я тоже знакома. Однажды вечером мы с мисс Манн долго беседовали, и она многое мне рассказала. Кроме того, это имя не сходит с языка у миссис Йорк: она пугает им молоденьких девушек, предостерегая их от замужества. Поначалу мне казалось, что не следует верить описанию, исходящему от пристрастных особ: обе дамы испытывают какое-то мрачное удовольствие, обсуждая самые темные стороны жизни. Но вскоре я расспросила мистера Йорка, и он мне ответил: «Шерли, дорогуша, если уж вы так хотите узнать о Джеймсе Хелстоуне, скажу вам одно: это был тигр в человеческом образе. Красив и распутен, мягок и коварен, учтив и жесток…» Не плачь, Каролина, не будем больше говорить об этом.

– Я не плачу, Шерли, а если и плачу, то ничего страшного, продолжай! Если ты моя подруга, то не скрывай от меня правды. Я ненавижу фальшивые измышления, они калечат истину.

– К счастью, я уже сказала почти все, что хотела. Добавлю лишь, что и твой дядя подтвердил слова мистера Йорка. Мистер Хелстоун тоже не терпит лжи и не признает никаких уловок и условностей, которые хуже, чем сама ложь.

– Но ведь папа умер, могли бы оставить его в покое!

– Они могли бы, а мы – оставим. Поплачь, дорогая, тебе станет легче. Не нужно сдерживать слезы, если они сами льются. А еще я предпочитаю тешить себя той же мыслью, что светится в глазах твоей матери, когда она смотрит на тебя: каждая слезинка смывает грех с его души. Плачь, поскольку в реках Дамасских нет такой благодати, как в твоих слезах. Подобно водам Иордана они исцеляют проказу памяти.

Мадам, – продолжила Шерли, обращаясь к миссис Прайер, – неужели вы думали, что я ни о чем не догадывалась, видя вас и вашу дочь каждый день? Я заметила и ваше поразительное сходство во многих отношениях, и как вы волнуетесь в присутствии Каролины, а еще сильнее – когда ее нет рядом. Я сделала выводы, и они оказались весьма точными. Теперь я буду считать себя проницательной.

– И ты мне ничего не сообщила! – упрекнула подругу Каролина.

– У меня не было на это права. Это не мое дело, и я не хотела вмешиваться.

– Ты разгадала такую большую тайну и даже намеком никому не обмолвилась?

– Неужели это так трудно?

– Не похоже на тебя.

– С чего ты взяла?

– Ты ведь не скрытная, а очень общительная!

– Может, я и откровенная, однако знаю, когда надо остановиться. Выставляя напоказ свои сокровища, я прячу ото всех одну-две драгоценности – чудесный бесценный камень с резьбой, амулет, на таинственный блеск которого я даже себе позволяю взглянуть лишь изредка. А теперь – до свидания.

Так Каролина вдруг увидела Шерли совсем с другой стороны, познала совершенно новую сторону характера подруги. И вскоре эта новая сторона характера Шерли раскрылась перед ней полностью.

Едва Каролина достаточно окрепла, чтобы сменить обстановку и выходить в общество, хотя бы и небольшое, как мисс Килдар взяла в привычку каждый день приглашать ее к себе в Филдхед. Трудно сказать, наскучили ли ей благородные родственники: сама она об этом ничего не говорила, – однако с такой настойчивостью приглашала и удерживала подругу, что стало ясно: мисс Хелстоун совсем не лишняя в столь почтенной компании.

Симпсоны были людьми набожными. Конечно, они приняли племянницу священника весьма учтиво. Мистер Симпсон оказался человеком безупречной репутации, с беспокойным характером, благочестивыми принципами и светскими взглядами, супруга его – женщиной доброй, терпеливой и благовоспитанной. Правда, в основе ее воспитания лежала довольно узкая система взглядов: несколько предрассудков – жалкая горстка горьких трав, – несколько склонностей, таких унылых, что в них не осталось ни естественного аромата, ни вкуса. К этой постной пище не полагалось никаких приправ, разве что с полдюжины превосходных ханжеских принципов, зачерствелых корок, совершенно непригодных для еды. Впрочем, миссис Симпсон была слишком покорна и неприхотлива, чтобы жаловаться на скудную пищу или просить добавки.