Шерли

– Черт с ним. Хуже ему не стало, однако обращаются с пациентом по-прежнему: то есть держат под замком в темной одиночной камере. Хотят то ли с ума свести, то ли довести до припадков бешенства и установить над ним опеку… Хосфолл морит его голодом. Сами видели, до чего он отощал.

– Вы в тот день были очень добры…

– В какой день? Я всегда добрый, прямо-таки пример для подражания.

– Когда вы снова проявите свой добрый нрав?

– Вижу, к чему вы клоните. Не надо гладить меня по шерстке, я вам не котенок.

– Однако вы не можете отказать. Это будет славный поступок, притом совершенно необходимый!

– До чего вы настойчивая. Помните: в тот раз я сам все устроил, по собственной воле.

– Может, потрудитесь еще?

– И не подумаю! Слишком много хлопот, предпочитаю отдых.

– Мистер Мур хочет видеть меня, Мартин, а я хочу видеть его.

– Допустим, – ледяным тоном произнес он.

– Очень нехорошо со стороны вашей матери не пускать к мистеру Муру друзей.

– Вот ей и скажите.

– Не просто друзей – его родственников!

– Не стесняйтесь, выскажите ей в лицо.

– Вы же сами знаете, это ни к чему не приведет. Ладно, обойдусь своими силами. Я все равно с ним увижусь, с вашей помощью или без нее!

– Дерзайте, для женщины самостоятельность нынче в моде.

– Вижу, вы рады уколоть меня. Что ж, у меня нет времени вести с вами споры. Прощайте.

Каролина, закрыв зонтик (поскольку не могла удерживать его против ветра), ушла.

– Пожалуй, она не так скучна и уныла, как мне казалось, – проговорил ей вслед Мартин. – Хотел бы я посмотреть, как она совладает с моей матерью в одиночку. Впрочем, ради этого Мура она готова не только выйти в лютую метель, но и броситься прямо в адское пекло. Итак, день получился удачным. За ожиданиями я скоротал время службы, успел разозлиться – и оттого беседа была еще приятнее. Она-то, глупая, надеялась сразу меня уговорить… Нет, одной ей не справиться. Все равно придет ко мне, будет умолять. А я ее помучаю, пусть поплачет. Интересно, как далеко она отважится зайти? И все-таки до чего странно: как одно создание может так печься о другом? Впрочем, пора домой: в животе урчит, – значит, время к обеду. Только бы поспеть к гусю! И надо будет постараться, чтобы самый большой кусок пирога достался мне, а не Мэтью.

Глава 35. Дело сдвигается с мертвой точки

Идея Мартина, следует признать, была хороша; ради простой забавы он затеял великолепнейшую интригу. Увы, порой и более опытным авантюристам приходится наблюдать, как лучшие их замыслы, словно сор, сметает безжалостная рука судьбы, неподвластная человеческой воле. Хотя в данном случае именно человеческая воля и разрушила коварный план – Мур, собравшись с силами, затеял против миссис Хосфолл войну.

Каждое утро он преподносил почтенной сиделке новый сюрприз. Сначала заявил, что отныне не нуждается в услугах камердинера и будет одеваться сам. Потом отказался от утреннего кофе и пожелал завтракать за одним столом с обитателями дома. Вскоре и вовсе запретил ей заходить в спальню, а еще в тот же день под возмущенные женские вопли высунул нос на улицу. На следующий день Мур добрался вместе с мистером Йорком до его конторы и попросил послать человека в трактир за экипажем – пора, мол, и честь знать, настало время возвращаться домой, в лощину. Мистер Йорк, как ни странно, поддержал его, хотя миссис Йорк принялась стенать и предвещать раненому скорую кончину.

Когда экипаж наконец прибыл, Мур молча, не рассыпаясь в пустых благодарностях, достал кошель, и звон монет с лихвой заменил слугам и миссис Хосфолл любые признательные речи. Сиделке язык золота был особенно близок и понятен, мгновенно заставив ее забыть про недавние ссоры с пациентом. С Муром они расстались едва ли не лучшими друзьями.

Далее Мур направился в гостиную, где ему предстояла непростая задача – выразить признательность миссис Йорк. Эта дама целый день хмурилась, обуреваемая черными мыслями о глубинах человеческой неблагодарности. Мур приблизился и склонился над ее креслом – волей-неволей ей пришлось поднять голову. Даже бледный и худой, он сохранил остатки былой привлекательности, а в запавших глазах, невзирая на улыбку, притаилась строгость и нежность.

– Прощайте! – сказал он, и улыбка исчезла.

В нынешнем слабом состоянии Мур не владел, как прежде, эмоциями и не мог скрыть волнения.

– Отчего же вы нас покидаете? – скорбно спросила миссис Йорк. – Мы бы сделали что угодно… Только останьтесь, пока не окрепнете.

– Прощайте! – повторил он и добавил: – Вы стали мне ближе матери, обнимите же своего упрямого сына.

На заморский манер – Мур ведь был иностранцем – он подставил ей для поцелуя одну щеку, а затем другую.

– Сколько же хлопот, сколько тягостей я вам доставил, – пробормотал он.

– Более всего я волнуюсь за вас сейчас, упрямый вы юноша! – воскликнула миссис Йорк. – Кто будет кормить вас в лощине? Ваша сестра Гортензия в домашних делах смыслит меньше неразумного младенца.

– И слава богу! За мной здесь так ухаживали, что хватит до конца дней.