– Попробую. Вместо обрывков савана и обломков гробов, человеческих костей и праха я буду представлять тюленей на солнышке или пустынные берега, куда не ступает ни рыбак, ни охотник; скалистые расщелины, полные перламутровых яиц в гнездах из морских водорослей; непуганых птиц, скучающих по белому песку счастливыми стайками.
– А как насчет навалившейся на тебя тяжести?
– Попытаюсь забыть о ней, размышляя о том, как огромная масса воды качается над стадом китов, мчащихся из полярной зоны сквозь синевато-серую жидкую бездну; их по меньшей мере сотня, они барахтаются, мелькают, перекатываются позади патриарха морских глубин – настолько огромного, что он наверняка родился еще до Великого Потопа; такое создание и имел в виду поэт Кристофер Смарт, когда писал:
– Надеюсь, наш барк не встретится с косяком или, как ты его называешь, стадом китов, Каролина. Похоже, морские исполины видятся тебе этакими коровами, пасущимися у подножия гор и поедающими бог знает какой корм на просторных долинах, по которым перекатываются огромные волны. Не хотелось бы потерпеть кораблекрушение из-за такого вот кита-патриарха.
– По-твоему, мы встретим русалок, Шерли?
– По крайней мере, одну – точно! На меньшее я не согласна, и вдобавок она должна появиться вот при каких обстоятельствах: поздним августовским вечером я буду прогуливаться по палубе и любоваться полной луной, а она – мною. На морской глади что-то забелеет, сверкнет и исчезнет, потом появится снова. Я услышу вопль – кто-то закричит человеческим голосом – и сразу позову тебя из каюты, покажу белую словно алебастр, фигуру, поднимающуюся из темных волн. Мы обе увидим длинные волосы, белую, как морская пена, руку и в ней – овальное зеркало, сверкающее будто звезда. Она подплывет ближе, и станет отчетливо видно человеческое лицо (похожее на твое, Каролина), чьи правильные невинные (прости мне это слово, но оно сюда подходит!) черты бледность ничуть не портит. Оно смотрит на нас, только взгляд совсем не похож на твой. Он коварен, манит и завораживает! Будь мы мужчинами, мигом ринулись бы в холодные воды, презрев опасность ради объятий еще более холодной обольстительницы. Однако мы женщины и стоим на месте. Русалка видит равнодушные взгляды и чувствует свое бессилие; лицо ее искажает злоба: она не способна очаровать, зато может напугать; и вот она поднимается выше и скользит по гребню волны, являя себя во всей красе. Дева-искусительница, кошмар наяву, чудовищное подобие нас самих!.. Разве ты не рада, Каролина, когда, издав дикий визг, она уходит на глубину?
– Шерли, русалки совсем не такие, как мы! Мы ведь с тобой не искусительницы, не чудовища!
– Про некоторых из нас вполне можно сказать и то, и другое. Иные мужчины часто приписывают женщинам подобные качества.
– Дорогие мои, – вмешалась миссис Прайер, – вам не кажется, что за последние десять минут беседа ушла слишком далеко от реальной жизни?
– В наших фантазиях нет ничего зазорного, мадам!
– Вы прекрасно знаете, что русалок не бывает. Зачем же говорить о них так, словно они действительно существуют? Какой смысл рассуждать о том, чего нет?
– Не знаю, – ответила Шерли.
– Дорогая моя, по-моему, к нам гость. Я слышала шаги на дорожке, и вроде калитка скрипнула.
Шерли подошла к окну.
– Да, там кто-то есть, – тихо проговорила она, отвернувшись, и снова села на свое место. Лицо ее раскраснелось, она коснулась подбородка и опустила голову.
Слуга объявил о приходе мистера Мура, и Шерли обернулась, встречая гостя. По сравнению с тремя женщинами, которые не могли похвастаться ростом выше среднего, он казался очень высоким. Сегодня Мур выглядел лучше, чем на протяжении последних двенадцати месяцев: словно помолодел и посвежел, в глазах светилась надежда. Выражение лица по-прежнему оставалось решительным и серьезным, но уже не таким суровым.
– Я только что из Стилбро, – пояснил он мисс Килдар, поприветствовав ее, – и заехал к вам сообщить, как обстоят дела.
– Вы поступили правильно, не оставив меня в неведении, – и прибыли как раз вовремя. Мы пьем чай. Вы уже привыкли к английским обычаям или по-прежнему остаетесь поклонником кофе?
Мур согласился на чай.
– Я учусь быть англичанином, и иностранные привычки покидают меня одна за другой.