Шесть рассказов

Довольные неожиданным развлечением, все продолжали смеяться. И чем больше смеялись вокруг, тем больше хотелось пьяному доставить всем удовольствие. Сидевший перед зеркалом клиент, покончив с бритьем, пошел к умывальнику.

— Помойтесь там как следует, не торопитесь, а то выйдет упущение против гигиены,— сострил пьяный. И все захохотали снова.

В стену, выкрашенную голубой масляной краской, были вделаны три зеркала. Перед ними выстроились рядами склянки, флаконы с желтыми и красными жидкостями. Под высоким кипятильником шумело пламя газа. На стене у входа висел огромный календарь, а на полке напротив стояли радиоприемник и рекламная игрушка — кошечка, лапкой зазывавшая посетителей.

Несколько раз пьяный подносил ко рту пустую чашку.

— Нет, для трезвого мир неинтересен. Вот скажите, почему становится так приятно на душе, если выпьешь? Единственное из человеческих изобретений действительно великое. Вершина! Так или не так, товарищи? Я вот думаю — так, а вы?

И, высоко подняв чашку, он снова поднес ее ко рту.

— Разумеется выпьешь — и на душе Сразу легче станет. Хорошо, когда можно выпить.

— Хорошо, очень хорошо. В таком случае, когда пострижетесь, выпьем?

— Ишь какой добрый!

— А это потому, что денег у меня — хоть коня корми... Впрочем... по правде... столько нет, но чтобы угостить товарища — найдется. Просто удивительно, скажу я, как это мы вернулись живыми?

— Что там: дождь, что ли? — громко спросил клиент, возвращаясь в кресло перед зеркалом. Женщина с перманентом приоткрыла окно и выглянула.

— Да, дождь.

Звук капель, бьющих по крыше, напоминал стук града.

— «Несмотря на дождь, несмотря на ветер...»— тотчас же затянул пьяный.— А чего пугаться? Вот я, несмотря ни на что, прошу меня постричь. А там и дождь перестанет. Да как еще перестанет!

Каждый раз, как слышу звуки горна...

Мало-помалу, как-то само собой пьяный становился центром внимания. Полы его черного пальто были в грязи, в нескольких местах на пальто зияли дыры. Серая шляпа съехала на затылок, и своими узкими сонными глазками лицо пьяного напоминало слоновью морду.

— Я вот тоже иногда завтраку объявляю забастовку протеста, а подчас и обеду, а то и ужину,— проговорил он с усмешкой, ставя чашку на стол, заваленный газетами.— Однако сакэ я не забываю. Трудно. Вот, как только фонари на улице зажгутся, я и выхожу... как муравей на сладкое. Точно и вся жизнь только в сакэ, ха, ха, ха... На него и деньги клянчу, уже всех родных и знакомых пере... пере... переобманывал. И уж кем только не делался: и комиссионером, и мелким торговцем... Это пальто, думаете, мое? Не мое. Костюм и внутренности — это мое. Говорят, средняя жизнь человека — пятьдесят лет. А моему нутру в будущем году еще только тридцать девять стукнет. До точки дошел... Живешь разиня рот, в полном бессилии. И ничего тут удивительного: семь лет солдатскую лямку тянул. Вообще, зачем я родился? Нужен я этому миру, как ножки шахматной доске... Ну как тут не запьешь? В конце концов, каждый только человек и человеком остается... «Геройски вернемся с победой...» Эх, устроить бы разок по радио вечер японских маршей: вся бы Япония притихла. Вот уж и так слезы навертываются... Ну и пусть, может тогда всем станет тоскливей. Нужно, нужно вспомнить боль того времени! А начать — знаете с чего?

Эй, в оборону, эй, в наступленье,

Черный металл кораблей...

И дальше, вот до этого места: «Если пьешь сакэ — пей! пей!..» Главная ставка тогда все перемешала в знаменитом сообщении — и ложь и правду... Слушайте, по-моему, что-то холодно стало. Господин парикмахер, не закрыть ли двери? Кстати, нет ли тут поблизости, где пропустить стопочку? На стрижку отложено, а остальное я решил сегодня истратить. Остальное — не так уж его много... У-ух, холодно! Будьте добры, закройте дверь поплотнее.

Как будто обрадованный предложением пьяного об организации вечера маршей по радио, клиент перед зеркалом произнес:

— Правильная мысль. Мотивы этих маршей были тоскливы, они притягивали своей тоской. И все ушли на фронт, засучив рукава. Я любил мелодию «Иокарэн». Тоже грустная песня... Правда, я сам спеть не сумею, но помните, как она была популярна?

Подбривая шею клиента, парикмахер вставил:

— А верно, давно мы не слышали маршей.

— Ведь верно?—подхватил пьяный.— А если запоешь,— становится печально.— И он дружелюбно прислонился к плечу соседа. Шляпа покатилась по полу, замусоренному волосами. Пьяный придавил ее ногой.