Шесть рассказов

— Петь нужно про себя, тихонечко... Многие так вот и умерли. Впрочем, я не люблю маршей. Дело не в них. Дело в душевном состоянии. Печально — в этом все и дело. Конечно, ничего особенного в этом нет. На стену лезть нечего, а только вспомнить, вспомнить нужно. Вот это и важно. Разве не так, господин клиент? Нельзя жить, закрывшись капюшоном... «Я — девица из канкана Гинза...» Слушайте, а как называется эта парикмахерская? Эй, господин парикмахер, я здесь по официальным делам. По правде говоря, Токио хорош... Как будто собрались старые знакомые. И лицо парикмахера знакомо... Где-то встречались... Маньчжурия и Сибирь широки ведь...

Пошатнувшись, пьяный схватился за ручку кресла и жидким голосом затянул:

И сегодня по бухте Кусуми летим... летим...

— Отлично поете,— Полушутя похвалил клиент.

Рассердила ли пьяного эта похвала, только он выпустил ручку кресла и, покачиваясь, опять приблизился к жаровне.

— Гм, хорошо пою... Да, таков и есть этот мир. Ой, что-то адски холодно... А дождь этот чертов еще не перестал?

— Какое там... Идет вовсю.

Теперь в кресло перед зеркалом уселся молодой человек в джемпере, а прежний клиент, расплатившись, поднял шляпу пьяного и положил на стол. Мужчина, вернувшийся из Советского Союза, отряхнул шляпу от пыли и нахлобучил ее на голову владельца.

— Который час?—спросил он.

— Что-нибудь около восьми, наверное.

Пьяный надвинул шляпу на глаза. Втянув голову в плечи, он затрясся мелкой дрожью; дрожала и рука его, когда он искал на полу свою недокуренную сигарету.

Тот, кого уже побрили, вынул из кармана зажигалку и протянул ее пьяному.

— Продолжать или не продолжать, да... Так говорится, а ведь по существу и то и другое — сплошная неопределенность... Какой идиотский холод. Вы уже домой?

— Да, собираюсь.

— Прошу передать привет вашей супруге.

— Ха-ха... Впрочем, благодарю за любезность.

И, ворча на дождь, зарядивший так некстати, он закурил и грузно уселся в кресло.

—. А эта Женщина... как ее... Офелия, что ли... совсем некрасива. Жалко ее, бедняжку. Тогда в Европе женщины тоже значили не слишком много... Все пела да пела, пока не утонула.

Мужчина, вернувшийся из Советского Союза, достал сигарету и закурил. Пьяный смотрел не отрываясь на красный огонь жаровни. Дождь, барабанивший по крыше, видно, усиливался.

А парикмахер, орудуя ножницами, разговаривал с юношей в джемпере:

— Видать, здорово хватил.

— Даже завидно немножко...

— Сумеет ли до дому добраться?

— Интересно, Хана-чян,— обратился он к женщине с перманентом,— где он живет? Его лицо мне что-то незнакомо. До этого он бывал у нас?

— Я не видала, — ответила женщина.

Пьяный вдруг забеспокоился, бросил сигарету, встал, дошел, шатаясь, до двери, толкнул ее, вышел, но через минуту воротился. С полей его шляпы капала вода.

— Здорово льет. Ух, холодно! Прямо нестерпимо.— Дрожа как в ознобе,^ он поставил ногу на край жаровни.— Нет, слушайте, где же тут можно выпить? А то ничем не уймешь эту дурацкую дрожь.

Все почему-то опять рассмеялись.

— Выпить? Да около станции в кабачке «Яёи»,— то ли серьезно, то ли в шутку сказал парикмахер.— У вас еще целый час в распоряжении; почему бы не сходить — пропустить стопочку.

— «Яёи»?.. Хорошее название. Там сидячие места?

~ ^Да‘

— В какой же стороне эта станция?

— А вы с какой стороны пришли?

— Откуда я знаю, с какой. Разве здесь не Угу-исуномия ?

— Что вы. Какая Угуисуномия. До Угуисуномии еще порядочно.

— Значит, на здешней станции фальшивая вывеска. Я прекрасно помню, что там написано: Угуисуномия.

— Да нет, вы неправильно прочитали. Здесь Накаи.

— Хе! О такой станции я и не слыхал. Когда переходишь железную дорогу, будет канава...

— Нет, нет. Здесь переход налево, как только выйдете со станции.

— Ну так что же здесь?

— Ох, что он мелет! Он же ничего не знает. Кац он доберется домой?

— Дело не в том, доберусь я или нет. Продолжать или не продолжать? Вернется такой, как я, или не вернется — вопрос не в том. Ведь правда? Продолжать или не продолжать... Ну, пойдемте, что ли, в этот «Яёй», пропустим по стаканчику. Пожалуйста... Прошу!.. Составьте компанию. Если пустите меня одного, мне будет обидно... горько. Ведь вы тоже из Сибири. Значит, в тех же местах побывали. Прошу вас, пойдемте вместе, прошу. Я вас не задержу. А тот приятель еще и стричься не начинал. С такой копной волос... на него уйдет времени уйма. Ну, давайте сходим! Хорошо?

Навязался пьяный и не отстает. Мужчина, вернувшийся из Советского Союза, что-то надумал и встал.

— Ну, ладно, идемте.

— Сдался наконец, Яомаса? — сказал парикмахер, держа расческу у шеи клиента и с улыбкой оборачиваясь к посетителям. Пьяный вскочил и обнял мужчину, которого назвали Яомаса. Оба вышли под дождь.

Дождь и в самом деле лил вовсю, да еще с ветром. Двое брели в обнимку. Все глубже нахлобучивал свою шляпу пьяный, дергая ее за пропитанные водой поля.

— «И сегодня по бухте Кусуми летим, летим!» — загорланил он вдруг с каким-то завыванием. Яомаса испугался.

— Эй, ты хоть не так громко. Да и вообще не нужно таких песен, перестань. Слышишь, э... э... голова!