Читаем Шесть рассказов полностью

— Я иду в ту сторону. Пойдемте вместе, — ответила женщина и пошла вперед, приглашая его следовать за собой.

Погруженная в темноту улица походила на спящий древний город. Из домиков не доносилось ни звука. Черепица на крышах сверкала блестками, отражая свет луны. Ведя его по таким закоулкам, что он один, наверное, заблудился бы в них, женщина наконец сказала:

— Вот здесь «Эйро».

«Эйро» оказалось совсем не таким заведением, каким его представлял Сасаки. Он предполагал, что Макиэ все-таки попала в какой-нибудь первоклассный дом, и был весьма неприятно удивлен убогим видом заведения. Толкнув легкую застекленную дверь, он вошел. С дощатого потолка свисала лампа с абажуром, закутанная в черную тряпку. На стене было прибито в ряд пять больших фотопортретов. Вместо швейцара у двери сидела горбатая старуха и отгоняла веером от своих ног москитов.

— Добро пожаловать, господин. Есть хорошие девицы... Или у вас здесь есть своя постоянная? — быстро затараторила женщина, обращаясь к Сасаки, который разглядывал портреты. Сасаки забыл спросить у Макиэ ее «гэндзимей» 33 и искал ее портрет.

— Вы у нас в первый раз, господин?

— Г-м...

— Сегодня многие не работают из-за учений, господин... Сасаки, ничего не отвечая, продолжал рассматривать портреты и никак не мог угадать —-на каком из них изображена Макиэ.

— Есть тут у вас девица из новых, по имени Макиэ?

— Из новых? Макиэ? А-а, такая крупная девица, с лицом европейской женщины?!.

— Да-да, наверное, она и есть!

— Ее зовут Гекую-сан. Портрет еще не готов. Только недавно к нам поступила,—сказала старуха, обмахивая себя веером.

Сасаки ничего не знал о порядках в таких заведениях, но решил, что будет уместно сунуть в руку старухе одну иену. Его провели на второй этаж. Да, заведение было действительно жалкое. Обстановка напоминала скорее убогую придорожную харчевню. Однако дзабутон (Квадратная или круглая тонкая ватная подушка для сиденья) принесли льняной, голубого цвета, сидеть было приятно. Комнат в заведении было немного. Соседняя комната отделялась бумажной перегородкой. Видимо, там уже был гость — оттуда слышался звон колечек подвешиваемого сетчатого полога от москитов. Подачка помогла — старуха принесла курение от москитов и остывший чай.

— Гекую-сан скоро придет, — сообщила она.

Старуха говорила с характерным провинциальным акцентом. Любопытно, откуда она родом?.. Сасаки лениво обвел глазами комнату. В углу была устроена токонома (Нища в стене с возвышением), в ней стояла корзина с георгинами. Наверное, это был просто жилой дом, кое-как переоборудованный под заведение. Стены были оклеены голубыми обоями с туманными разводами, но потолок так и оставался закопченным и черным. Окно и здесь было завешено темной шелковой занавеской, лампа затенена.

Кто-то прошел по коридору и остановился у двери. Послышался шепот. Сасаки вдруг почувствовал, что в комнате очень жарко, он снял свой легкий серый пиджак. Дверь отворилась, в комнату вошла женщина в широком розовом переднике. Это была Макиэ. Глаза у нее, наверное, еще плохо видели — она не сразу узнала Сасаки.

Он окликнул ее:

— Макиэ! Это я, Сасаки!

— Это вы?.. — она непринужденно уселась.— Как парит сегодня...

Сасаки был уязвлен: сразу заговорила о погоде, не сказав даже, что рада его приходу.

— Ну и долго же искал я тебя.

— Да, меня найти трудно. Днем легче: повернуть за угол у бани — сразу можно увидеть.

Она говорила спокойно; видимо, встреча ее ничуть не волновала.

— Как с глазами у тебя? Вылечила?

— Да, стало гораздо лучше. Теперь меня лечат иголками, плечи мне колют. Не знаю, может быть, от этого, но мне намного стало легче. Правым глазом совсем хорошо вижу.

— Место у тебя неважное, Маки.

— Разве? А по-моему, хорошее. Никаких забот. А вы где теперь? Все там же?

— Где там же? Ты говоришь про апато? Нет, оттуда я давно переехал. С тех пор уже третье место меняю.

Макиэ молча взяла с токонома два веера, лежавшие у корзины с георгинами, и положила один перед Сасаки. Обмахивая себя веером сквозь широкие рукава кимоно, она тихо спросила:

— Переночуешь?..

Забрезжило утро. Сасаки проснулся, когда солнце стояло уже совсем высоко. Услышав гул голосов на улице, он высунул голову из-под полога и выглянул в маленькое круглое оконце у изголовья 34, которое из-за ночной духоты они оставили открытым. На ярко освещенной солнцем улице стояла толпа мужчин в защитных костюмах и женщин в белых передниках, с лентами «Союза женщин великой Японии». Все держали в руках национальные флажки. Лицом к толпе у витрин, за которой виднелись швейные машины (там была, наверное, швейная мастерская), стоял на ящике из-под пива низкорослый, остриженный наголо мужчина. Он что-то говорил, лицо его, освещенное солнцем, было синевато-бледным. Около него с почтительным выражением на лицах и потупленными глазами стояли взрослые и дети — видимо, его родственники.

Сасаки прислушался к речи человека, стоявшего на пивном ящике.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
The Tanners
The Tanners

"The Tanners is a contender for Funniest Book of the Year." — The Village VoiceThe Tanners, Robert Walser's amazing 1907 novel of twenty chapters, is now presented in English for the very first time, by the award-winning translator Susan Bernofsky. Three brothers and a sister comprise the Tanner family — Simon, Kaspar, Klaus, and Hedwig: their wanderings, meetings, separations, quarrels, romances, employment and lack of employment over the course of a year or two are the threads from which Walser weaves his airy, strange and brightly gorgeous fabric. "Walser's lightness is lighter than light," as Tom Whalen said in Bookforum: "buoyant up to and beyond belief, terrifyingly light."Robert Walser — admired greatly by Kafka, Musil, and Walter Benjamin — is a radiantly original author. He has been acclaimed "unforgettable, heart-rending" (J.M. Coetzee), "a bewitched genius" (Newsweek), and "a major, truly wonderful, heart-breaking writer" (Susan Sontag). Considering Walser's "perfect and serene oddity," Michael Hofmann in The London Review of Books remarked on the "Buster Keaton-like indomitably sad cheerfulness [that is] most hilariously disturbing." The Los Angeles Times called him "the dreamy confectionary snowflake of German language fiction. He also might be the single most underrated writer of the 20th century….The gait of his language is quieter than a kitten's.""A clairvoyant of the small" W. G. Sebald calls Robert Walser, one of his favorite writers in the world, in his acutely beautiful, personal, and long introduction, studded with his signature use of photographs.

Роберт Отто Вальзер

Классическая проза