Школа хороших матерей

Инструкторы работают методически, игнорируя протесты матерей. Миз Руссо удерживает куклу, а миз Каури хлещет ее. Звук ударов кожи по коже реален. Боль реальна. Фрида закрывает глаза Эммануэль. Инструкторы, вероятно, злобные старые девы. Тайные убийцы кошек. Она бы горло перегрызла тому, кто позволил бы себе такое в отношении Гарриет. Она никогда не видела, чтобы ребенка, едва начавшего ходить, били по лицу. Разве что отец иногда шлепал ее через одежду. А мать, если что, била по рукам.

— Отпустите ее, Фрида, — говорит миз Руссо.

— Зачем вы это делаете?

— Нам нужно научить вас.

Эммануэль прячется за Фридой.

— Больно будет совсем недолго, всего секундочку, — говорит Фрида. — Это такая игра. Я с тобой. Мамочка о тебе позаботится. Прости. Прости, пожалуйста.

Она морщится, когда миз Каури хлещет куклу по лицу.

Эммануэль кричит резче Гарриет, более настойчиво и угрожающе. Фрида удлиняет объятие до пяти секунд, потом до десяти. Ради Гарриет она позволит кукле кричать ей в ухо. Ради Гарриет она готова повредить себе слух. Она поражается тому объему жидкости, который вытекает из глаз куклы, из ее носа и рта, бесконечный поток без видимого источника, в теле словно спрятан фонтан.

Воротник и карман Эммануэль вскоре пропитываются слезами. Куклы плачут дольше и громче, чем настоящие дети. Они плачут без остановок. Они не устают. Их голоса не хрипнут. Они вырываются из материнских объятий, обнаруживая для себя базовую животную радость чистой свободы. Плач физической боли переходит в плач страсти, когда они включают свои голоса на полную мощность, создают купол звука, от которого у Фриды возникает желание плакать кровавыми слезами.

Проходят часы. У инструкторов на головах наушники. На ланч они обрывают плач кукол на полузвуке, рты остаются широко разинутыми, горла у них красные, влажные и пульсирующие. Когда матери возвращаются с ланча, куклы возобновляют свой рев с того же места.

Матери не вселяют в кукол ощущение безопасности. Если бы куклы почувствовали себя в безопасности, они бы перестали плакать. Инструкторы говорят им, что они должны умерить свое чувство безысходности. Оставаясь спокойными, они демонстрируют ребенку, что матери по силам все. Мама всегда терпелива. Мама всегда добра. Мама всегда дает. Мама никогда не выходит из себя. Мама — это буфер между ребенком и жестоким миром.

«Поглотите этот крик, — говорят инструкторы. — Впитайте в себя. Впитайте».

* * *

Каждая группа считает, что им досталось больше других, что их куклы вели себя хуже всех, что им попались самые жестокие инструкторы. Тактика какая-то нечеловеческая. Объяснения лишены смысла. Ничто из того, чему их учат, не имеет никакого отношения к реальной жизни.

Бет считает, что школа наняла социальных работников, у которых души нацистов. Если куклы наделены способностью чувствовать, то они реально чувствуют насилие в отношении себя.

— Социальные работники и есть самые настоящие нацисты, — говорит Лукреция. — Они их ближайшая родня. По крайней мере та, с которой я имела дело. — Она считает, что миз Каури — нацистка в теле цветной женщины. Таких в последнее время становится все больше.

Кукол-младенцев заставляли плакать, просто усаживая их на пол, куклам постарше инструкторы многократно давали шлепки. Куклы-тинейджеры выкрикивали фразы, исполненные ненависти: «Чтоб тебе гнить в аду!» — «Сдохни, ведьма!» — «Ты меня не понимаешь!» — «Ты мне не настоящая мать! Почему я должна тебя слушаться?» Куклу Хелен отправили в кладовку.

За обедом Фрида и ее одноклассницы вырабатывали стратегию. Соски-пустышки. Игрушки. Картонные книжки. Видео. Песни. Их настоящих дочерей нужно было отвлечь, когда они плакали. Почему они не могут использовать соски? Они подначивали Лукрецию, чтобы она задала этот вопрос завтра.

Фрида в изнеможении от всех этих попыток сидеть на корточках, присаживаться, догонять, выслушивать, давать, пытаться обратить досаду в любовь. Она залезает в кровать, когда свет еще горит, довольная тем, что она одна к комнате. Потом она вспоминает, что Хелен дома. Хелен сегодня будет спать в собственной кровати.

Миз Гибсон проводит последнюю проверку. Раздается вечерний звонок. Свет гаснет.

Если не считать истории с Хелен, побоев, слез и ее собственных отчаянных мыслей, то день начался с хорошей ноты. Инструкторы сказали: «Найдите ваших матерей», и Эммануэль сразу же направилась к ней. У некоторых кукол не получилось выполнить команду. Кукла матери-подростка подошла к Бет, кукла Бет — к Лукреции. Но Эммануэль узнала Фриду. Она ткнула пальцем в ее грудь и сказала: «Мамочка», и Фриду охватило какое-то смутное чувство. То ли радости. То ли гордости. Кукла не Гарриет, она никогда не станет Гарриет. Но она промежуточная ступенька. Фрида, если будет необходимо, наступит на голову куклы, на ее тело, сделает все, что потребуется.

* * *

На ужин в День благодарения в обеденном зале зажгли свечи. Исполнительный директор миз Найт проходит между столов, пожимает матерям руки, сдавливает локти, спрашивает у матерей имена и провинности.