Школа хороших матерей

Инструкторы ведут себя так, будто трехсекундное объятие — самая разумная вещь в мире. Кто-то хихикает, кто-то глупо улыбается, кто-то закатывает глаза, но по большей части матери, все пятеро, подчиняются. Лукреция и Линда начинают с быстрых объятий — раз-два-три. Бет во время объятия раскачивается из стороны в сторону, придавая этому жесту личностную черточку. Фрида и мать-подросток стоят на коленях, распахнув руки и пытаясь уловить своих капризных детей-кукол.

Мать-подросток слишком агрессивна. Инструкторы выговаривают ей за то, что она хватает запястье куклы, дает ложные обещания.

— Вы не можете предлагать вкусненькое, — говорит миз Каури. — Мы здесь не используем стратегию, основанную на вознаграждениях.

Фриде не удается установить контроль над Эммануэль — та удаляется в учебное пространство других матерей.

— Управляйте вашей куклой, Фрида, — говорит миз Руссо.

Фрида молит Эммануэль согласиться на объятие. Хотя она плоховато помнит события ночи перед ее очень плохим днем, в памяти у нее осталось, как она злилась, когда Гарриет не лежала спокойно, в то время как она меняла ей подгузник.

Фрида ловит Эммануэль, считает до трех, потом перестает считать. Нужно ей было взять Гарриет в ту ночь к себе в постель. И не только в ту ночь. Во все ночи. Как ей вообще пришло в голову спать в разных комнатах с Гарриет? Если бы она сейчас держала Гарриет, то гладила бы ей спинку, нюхала бы ее шейку, щипала мочки ушей, целовала бы пальчики.

Миз Руссо снова называет Фриду — она вот уже три минуты прижимает к себе Эммануэль.

— Фрида, нужно обнять, досчитать до трех и отпустить. Что вам непонятно?

* * *

Время расставания наступает ровно в 5:30. По свистку инструкторов куклы выстраиваются в цепочку и идут к двери комнаты оборудования. Фрида обнимает на прощание Эммануэль, а кукла стоит, не поднимая рук, отвечает Фриде коротким кивком.

Лишенные передышек, какие имеют их напарники-люди, куклы устают, но не становятся суетливыми или гиперактивными. Напротив, они становятся вялыми, чего никогда не происходит с настоящими детьми.

Матери улыбаются, машут. Когда куклы выходят из класса, мышцы лиц у матерей расслабляются. Лицо у Фриды побаливает от улыбок. Она хватает свою куртку и идет вниз по лестнице следом за одноклассницами. Бет плачет, Лукреция ее утешает. Лукреция говорит: может, она и ошибалась, когда рассказывала о роботах. Может быть, эти роботы совершенно безобидны.

— Не думаю, что тебе стоит просить другую куклу.

— Но я ей не нравлюсь, — говорит Бет. — Я это чувствую. Что, если у нее такая личность? Что, если они дали мне порченую? Что, если она дурное семя?

Она начинает рассказывать Лукреции, как ее мать один раз назвала ее дурным семенем, как это изговняло все ее детство.

— Бет, серьезно, заткнись, — говорит ей Лукреция. — Из-за тебя мы все попадем в беду.

Фрида чувствует, как расслабляется ее грудь, когда они выходят. Ей хочется поскорее выйти на узкую улицу, войти в ее крохотный темный дом.

* * *

Хелен, соседка Фриды по комнате, уходит. Слухи начинаются на следующее утро у раковин в душевой. Кто-то говорит, что ее кукла-сын плюнула ей в лицо. Кто-то говорит, что ее инструкторы слишком строги. Кто-то говорит, что с ней случился шок, когда появились куклы, и она так и не пришла в себя. Сколько ей? Пятьдесят? Пятьдесят два? Матерям в возрасте трудно приспосабливаться.

Когда Фрида заходит в обеденный зал, все глаза устремляются на нее. Матери бочком подходят к ее столу, одаряют ее улыбками и комплиментами, предлагают принести еще чашечку кофе. Фрида отказывается говорить. Ей отчаянно хочется посплетничать, и ей хотелось бы использовать свою недолгую удачу, чтобы обзавестись новыми друзьями, но она должна соблюдать правила, кроме того, никто здесь не вызывает у нее доверия, к тому же по залу описывают круги женщины в розовых халатах.

— Мы должны уважать ее право на личную жизнь, — говорит им Фрида.

Этот ответ слишком уж ни о чем. Другие матери называют ее манда, сука и кошелка. Одна из белых матерей гнусавит ей в ухо, подражая китайской речи. Другая сбрасывает ее столовый прибор на пол. Эйприл, татуированная мать из автобуса, теперь показывает на нее и шепчет что-то тройке белых женщин среднего возраста. Кто-то за соседним столиком называет ее ханжеской китайской сукой. Она слышит свое имя, произносимое шепотом. Это та, которая оставила своего ребенка дома. Та, которая говорит всем, что у нее случился плохой день.

— Наплюй на них, — говорит Лукреция. — К обеду они забудут про тебя.

Фрида слишком разнервничалась, она не может есть. Она передает Лукреции половинку своего рогалика.

Лукреция говорит, что уйти на второй день может только белая женщина. Если бы черная попыталась такое выкинуть, ее бы упекли в тюрьму, а может быть, пристрелили на дороге, а выставили бы все так, будто она покончила с собой. Несколько черных матерей за соседним столиком слышат ее и понимающе смеются.

— Я думаю, твоя соседка по комнате ленивая сука, — говорит Фриде Линда.