Школьники

Во время переменок мы рассказали о нашем плане ребятам. Приятели Бранда сейчас же отшились в отдельную группу. Отшились и некоторые девчонки. Но многие согласились подписаться под заявлением.

Витя написал такое заявление:

"Мы, группа ребят (большинство), просим отряд вмешаться и разобрать хулиганские поступки одного нашего парня — Бранда. Хулиганство его такое: он преследует ребят из других наций, больше всего евреев. Одному — Рейзину насыпал за воротник лед, и Рейзин очень болен, мог умереть. Это все — гадость. Просим отряд принять меры".

Мы стали бегать по классу и предлагать ребятам подписаться под заявлением. И порядочно подписалось.

Два дня назад был у нас настоящий суд над Сашей. Я пришел в тот день в школу очень рано, так так мне хотелось поговорить с Сашей. Я почему-то подумал, что он придет рано.

И действительно, как пришел в класс, я увидел его… Он стоял за доской: грудью он оперся о подоконник и близко прислонил лицо к стеклу. Я подумал, что он плачет, но он не плакал. На мои шаги он не оглянулся. Я подошел к нему.

— Саша, почему ты тут стоишь? — спросил я и тронул его рукой.

Он встал с подоконника и посмотрел на меня.

У него был какой-то странный вид.

— Ты больной? — вскричал я.

— Нет, я не болен. Послушай, — заговорил он быстро, — я просто все об этом думаю. Я хотел поступить очень, очень честно. А вышло вот что. Помоему, нельзя выдавать шалость. А это совсем другое… Мы скрыли бы Бранда, и как будто выдали бы Рейзина. То-есть не выдали, — Саша сильно волновался и каждую минуту облизывал губы, — а я знаю — после этого Бранд его совсем бы извел. — Он замолчал, потом посмотрел мне прямо в глаза и спросил — Леня, а ты сказал бы, если бы Петрон спросил тебя?

Я смешался на минутку, так как я немножко думал об этом, но до конца не додумал, вернее я решил, что не знаю, как бы поступил.

Я не мог смотреть на Сашу.

— Я… я… — стал бормотать я, — я, может, не смог бы сказать… Мне тогда показалось, что ты как герой… Ведь ты же знал, как у нас на это смотрят.

— Да, я знал… И я сам боялся, что скажу — не видел… Я изнутри пребольно укусил себе губу… И все заставлял себя, заставлял…

— Ну, ты на это плюнь. Мы тебя все защищать будем, — сказал я.

— Да ребята ведь почти все против меня. Я ведь видел, — сказал Саша и усмехнулся.

В это время в класс стали входить ребята. Мы замолчали.

Среди ребят весь этот день был шум и суета. Говорили, перебегали от одной группы к другой. С ними Саша не разговаривал, хотел показать, что ему наплевать. Но я знал уже, что ему очень неприятно и он даже боится, что его осудят.

Учились мы в этот день плохо. В перемену мы рассказали Марье Петровне, что будет суд.

— А я могу быть? — спросила она и даже не улыбнулась. Обычно взрослые улыбаются так неприятно, если ребята затевают что-нибудь похожее на то, как бывает у них… А она ни капельки.

Мы посмотрели друг на друга и сказали:

— Да, можно, пожалуй.

После уроков мы все остались. Осталась и Марья Петровна.

Для того чтобы не говорили все сразу и не шумели, мы решили, что будут говорить двое за Сашу и двое против. А потом будем голосовать.

Такой порядок предложила Марья Петровна, и мы согласились.

Против Саши говорили Герасимов и Шульц.

Они кричали, что Саша поступил отвратительно, как доносчик, и что в наказание ему надо объявить бойкот, и не разговаривать с ним и не здороваться до тех пор, пока он пред Брандом не извинится.

— Не извинюсь ни за что, — прошептал мне тихонько Саша. — Хоть из школы уйду.

После Герасимова говорил Витя.

Витя вылез красный. По дороге Пирогов подставил ему ногу, так что он чуть не упал.

Он стал у стола Марьи Петровны, засунул руки в карманы и… молчал.

— Ну, говори. — сказала Марья Петровна.

Он смущался, потеребил свои волосы, одернул куртку.

— Ребята! — крикнул он звонко (у него очень громкий голос, его даже за это всегда выбирают у нас делать доклады и читать вслух) — Чевич не виноват!

— Решил! — крикнул Пирогов. В классе раздался смех.

— Вы… вы… ребята, будете глупые, если будете там осуждение Чевичу выносить… Он… он…. он честно хотел поступить… Я это знаю. (Это я успел Вите сказать.)

Он опять замолчал.

Кто-то засмеялся, кто-то крикнул:

— Ну, жарь, чего остыл… — Шульц заорал:

— Эге, сплоховал!

— Я не сплоховал… Вот что… Бранд самый у нас плохой… Когда его не было, у нас не было таких историй… Да… И вы не придирайтесь к случаю…

После Вити говорил Иванов.

— Вы должны решить, ребята, прав или виноват Чевич, — заговорил Иванов. — Конечно, у нас такое правило, что выдавать нельзя. Это правило было и в старой школе… Не в этом дело. А то важно, что Чевич выступил на защиту того, кто слабее. Вы знаете, что Рейзин заболел очень опасно, он даже может умереть. И это сделал именно Бранд.

Иванов остановился, перевел дух, помолчал немножко.

— Постойте, я еще не кончил, — начал он опять, хотя никто и не думал его прерывать. Наоборот, ребята слушали очень внимательно.