Школьники

— Так вот, почему Бранд сделал это именно Рейзину? Потому что Рейзин — еврей… Бранд мне сам говорил, что "изведет" Рейзина… Ребята! Ведь Бранд еще и пионер… Так поступали в царской школе, а мы, советские ребята, так поступать не должны… Вот и все… Теперь посудите, — Чевич сделал даже хорошее, честное дело… И вы должны сказать, что он прав и никаких бойкотов не заслуживает… Вот… Я кончил…

— Да… А заслуживает бойкота скорее Бранд, — крикнул я…

— Браво, Иванов!

— Оратор!

— Защитник! — закричали ребята с мест.

— Мажет, знаем! Он за Чевича! Приятели! — закричал Герасимов с места…

— И вы приятели Бранда! — крикнул кто-то.

— Тише, тише! — кричала Марья Петровна. — В соседних классах урок… Тише…

Шум поднялся отчаянный. Говорили и кричали все сразу. Марья Петровна кричала — "тише, тише", но никто ее не слушал.

— Бойкот, бойкот! — кричал Шульц.

— Самим вам бойкот! — орал Зархи.

— Ребята, Чевич прав… Молодец он…

— Не всякий бы решился так поступить!

В это время открылась дверь, и вошла какая-то девчонка из 3-й группы.

— Ольга Ивановна просила, чтобы вы так не шумели, мы не можем заниматься, — тихим голосом, вся красная, проговорила она.

Мы сразу затихли.

— Ладно, проваливай, — крикнул кто-то.

— Вот видите, — упрекнула нас Марья Петровна, — во всей школе будут о нас говорить.

В классе стало совсем тихо.

Вдруг встает одна девчонка, Гринева ее фамилия, и говорит:

— Марья Петровна, можно мне сказать от девочек?

Опять раздались смех и замечания:

— Вылезла!

— Девчонки решили себя показать.

— Второй оратор!

Ребята у нас без этого не могут.

Гринева вышла и смело проговорила:

— Мы, почти все девочки, за Чевича… Потому что он поступил хорошо.

Она стала красная и побежала на место.

Я уж и не слышал, что кричали ребята. Марья Петровна предложила голосовать.

— Кто за то, что Чевич не заслуживает осужденья, поднимите руку.

Почти весь класс, за исключением небольшой группы самых близких приятелей Бранда и двухтрех девчонок, поднял руку.

— Зархи, двух не поднимай!

— Марья Петровна, Костин обе руки поднял!

Марья Петровна посчитала тех и других — Сашу оправдали.

Я был очень рад. Да, видно, был рад и он. Его глаза опять заблестели, и с лица его исчезло то странное выражение, какое было на нем утром.

Мы стали уже вставать, когда Марья Петровна спросила, не хотим ли мы выслушать ее мнение.

— Хотим, хотим, — закричали мы.

И Марья Петровна сказала, что, конечно, Чевич поступил благородно, тем более, что он знал, как на это смотрят, и не побоялся осуждения своих товарищей.

Все разошлись, громко говоря о происшедшем.

Мы с Сашей шли домой молча.

— А они порядочные идиоты — эта брандовская компания, — проговорил Саша. — Ну, прощай…

20 ноября.

Уже давно не ходит Бранд в школу. За это время мы три раза видели отца Бранда. Он приходил к Петрону просить его. Марья Петровна рассказала нам об этом и прибавила:

— Ну, как же вы думаете — надо исключить Бранда или оставить?

Мы все стали громко высказывать свое мнение. Одни говорили — исключить, другие кричали, что все шалят, и Бранда жалко и не надо исключать. Вчера о нем говорили на совете.

Его решено послать на испытание — узнать, не дефективный ли он мальчик.

Марья Петровна рассказала нам, что это значит. Врач определит, здоров ли он умственно. Потому что, если он нездоров, то он не виноват в своих шалостях, и его надо лечить.

Мы с нетерпением ждали, что скажет доктор.

Ребята уже все забыли историю с Сашей и отлично с ним разговаривают.

22 ноября.

Доктор нашел, что Бранд совершенно здоров. Все происходит от страшной его распущенности. Опять приходил отец его и просил Петра Ивановича. Он обещает, что сын его больше не будет трогать Рейзина. Однако еще неизвестно, оставят ли его.

25 ноября.

Вчера Витя, я, Иванов и Саша ходили навещать Рейзина, Рейзин живет на самой окраине города, в татарской слободке. У нас в городе много татар, но они учатся в отдельных школах. Школы от них близко, но ни евреев, ни русских туда не принимают и все ученье ведется на татарском языке. Поэтому Рейзин и ходит в школу так далеко в центр города.

Нас встретили на пороге кухни отец и мать Хаима. Отец его высокий и худой — будто скелет один. На нем поверх рубашки надет жилет.

— Вы пришли навестить Хаимку? — радостно проговорил он. — Что же, пожалуйте, молодые люди, пожалуйте. Хаимка совсем не заразный. Ой, он же будет так рад. Рива, скажи там Хаимке, — молодые люди, его товарищи, пришли его навестить, — сказал он матери Хаима.

Пока мы раздевались в кухне и стояли немного, чтобы не входить к Хаиму сразу, с холода, мы слышали, как мать что-то шептала Хаиму.

На пороге, между кухней и комнатой, появилось двое маленьких ребят — мальчик и девочка. У них были большие глаза и смотрели они на нас, как на диковинное что-то. Девочка сосала палец.

Витя нарочно высунул ей язык и она сейчас же убежала.

— Ну, входите, молодые люди, входите, — засуетился отец Хаима и стал отодвигать с дороги стулья, чтобы пропустить нас в комнату.

— Какие славные дети, здоровенькие, просто смотреть на них прелесть, — сказала жена.