Школьники

— Ша, ты не волнуйся заранее, Хаимка… — успокоил его отец. — Ведь молодые люди говорят, что нож уже отняли у этого новичка…

— Я не волнуюсь вовсе, — сказал Хаим.

Но я отлично видел, что он волнуется.

Когда станет теплее, Хаим хочет поступить в отряд. Теперь ему нельзя, так как он легко заболевает, и ему надо больше сидеть дома.

Но дом у них, у Рейзиных, ужасный. Окошечки маленькие, как у нас в уборной. А мы ведь знаем, что окна дают свет и воздух. И вот, бедный Хаим, как у него всего этого мало.

От железной печки жара и духота, воздух спертый. А от окошек и от двери страшно дует. Отец Рейзина не член союза, и потому они не могут получить квартиру в рабочем доме. Вот папа член союза, и у нас хорошая новая квартира.

Однако таким бедным людям должны бы дать квартиры получше.

Я обратил внимание, что у них всего два стола. На одном работает отец, на другом едят и тут же Хаим готовит свои уроки. Недаром у него часто на тетрадках жирные пятна. Марья Петровна сердится на Рейзина, но если бы она посмотрела, как он живет.

25 декабря.

Несмотря на то, что религиозные праздники не празднуются, мама испекла к сегодняшнему дню пирог и сделала еще что-то сладкое. За обедом, когда мы отлично все это ели, я спросил:

— Значит мы все-таки празднуем рождество?

Мама улыбнулась и сказала:

— Очень трудно отвыкнуть от старых привычек… У нас еще не то… Вон Макаровы партийные, а у них кутья.

— Обывательщина… — сказал папа (я не понял, что это за слово и даже чуть не перепутал его), — я только не хочу с матерью спорить, — прибавил он.

Я решил, что мне все равно… Пирог был очень вкусен, и я, да и все ели его с удовольствием. Во многом трудно разобраться и решить, хорошо это или плохо.

27 декабря.

Я встретил на улице Иванова. Он предложил мне притти от нашего отряда к ним в отряд и привести еще кого-нибудь из ребят. Будут говорить о Бранде и разбирать наше заявление.

Я решил пойти и позвать Сашу. Хотя он и не пионер, и вероятно им не будет никогда, но мы все его очень любим, потому что он славный, честный и ничего не боится. Это собрание должно быть завтра.

29 декабря.

Вчера я и Саша были на собрании чужого отряда. Оказывается, Бранд не только в школе заметная птица. Он и там ведет себя так, что несколько раз ставился вопрос об его исключении. Не исключают его потому, что ребята все надеются на его совесть и хотят, чтобы он исправился.

Собрание отряда было в 5 часов.

Я зашел за Сашей. Его мать стала говорить, что поздно, что уже почти темно.

— Но ведь мы мальчики и ничего не боимся, — сказал я.

— Ты не боишься, а он боится, — возразила мать Саши.

— Я тоже ничего не боюсь, мама, — твердо сказал Саша.

Мы пошли. На улицах было уже почти темно. Саша шел очень близко ко мне и, я чувствовал это, немножко трусил.

— Леня, — проговорил Он вдруг тихим, взволнованным голосом, — а кто это стоит там у ворот? Как будто кто-то стоит…

Я вгляделся.

— Это тень от столба… Глупый… — засмеялся я.

— Тень, — сконфуженно пробормотал Саша.

— Ну да… А ты что думал?

Саша не отвечал… Я понял в ту минуту, что и очень хорошие и честные мальчики, одним из которых был Саша, могут быть трусливыми. Мы шли молча и мне даже стало казаться, что в том, что мальчик боится темноты, нет ничего позорного, и напрасно у нас над этим смеются. Когда я вот так обо всем этом раздумался, мне стало тоже не по себе. Я пошел ближе к Саше.

В отряде было шумно, светло.

Мы сразу увидали Иванова. Он раскладывал книги на читальном столе. Вожатого отряда еще не было.

Бранд засунул руки в карманы штанов и разгуливал среди ребят. По обыкновению он был веселый, красный и беспечно насвистывал.

— Пойдем в ашики играть. Один пацан продает ашики, — приставал он к Федорову, одному из ребят отряда.

— Отстань…

— Пойдем…

— Да отстань… Я читать буду.

— Ри-ива, — копируя сильно картавящих евреев, — подошел Бранд к рыжей в веснушках девочке, — пойдем ты, Ривеля, в ашики играть.

Девочка повернулась к нему спиной.

Бранд сам расхохотался над своей остротой, еще покривлялся и ушел в другую комнату.

— Ну, право, удивительный все-таки этот Бранд… Ко всем лезет, кривляется, нахальничает… И как ему все это не надоест.

Я задумался о Бранде и забыл, что сижу в отряде и что со мною Саша. Саша тоже сидел совсем тихо. Он взял с читального стола книжку, но не читал ее.

— Знаешь что, Леня? — сказал он вдруг.

— Что?

— Я вот смотрю на пионеров… Они такие, точка в точку, как все наши ребята. Никакого нет отличия. И так же бузят.

— Да нет… Ты не знаешь… Они другие, — заспорил я. — Они совсем другие.

— Ну, какие? — тоже загорячился Саша. — Только что красные галстуки носят.

Ах, дело совсем не в красных галстуках, — также горячо сказал я. — Хотя и в галстуках тоже… Но это только наш знак… Мы будем коммунисты…

— Ах да, — протянул Саша.