Шок новизны

Однако это все, что они предлагают. Полотна, которые в 60-е годы создавали Франкенталер, Ноланд, Луис и Джулс Олицки, были в целом самыми неприкрыто декоративными, свободными от беспокойств и безразличными к социальным проблемам холстами в истории американского искусства. При этом то, что о них писалось, можно отнести к самой узколобой, авторитарной и раздающей одни лишь директивы критике в истории американской литературы – нью-йоркский формализм 60-х, порожденный на свет отчасти Климентом Гринбергом, но главным образом его эпигонами из журнала «Артфорум». Александрийскому искусству – латинскую литературу. По существу, характерное для Америки пуританство, от которого всегда отстранялись художники, вернулось в качестве одного из аргументов в пользу того, что они делали. Уже к концу 80-х трудно было поверить, что вокруг такого приятного во всех отношениях и совершенно безобидного искусства могли разгореться такие споры. Оно стало искусством современных американских музеев par excellence; на его пропаганду в Америке выделялось больше музейного пространства и времени, чем на искусство любого другого модернистского движения или художественной группы. Тем не менее американская живопись цветового поля (за исключением, пожалуй, случая Хелен Франкенталер) довольно быстро исчерпала свои ресурсы. Она продолжала существовать в качестве второстепенного высоколобого течения, надменно отвергавшего иронический вульгаризм и нововведения поп-арта, однако в нем уже не ощущалось идущей от Матисса чувственной сути.

Где знающее сердце Матисса еще продолжало биться, так это в творчестве двух калифорнийских художников – Роберта Мазервелла и Ричарда Дибенкорна. На протяжении всей этой главы я пытался показать, что главной традицией, внутри которой состоялось модернистское искусство удовольствия – искусство строгое и глубокомысленное, отнюдь не сводящееся к пробуждению приятных ощущений, – был символизм, традиция поиска соответствий, в рамках которой слово (в поэзии) или цветовое пятно и плоскость (в живописи) достигают, порой без всякого описания, гармонии и точности, сопоставимых с удовольствиями этого мира. Внутри несколько обособленного и защищенного пространства, которое создает для себя символизм, возможно бесконечное совершенство, однако не исключен и конфликт. Художник волен исследовать область чувственного – не в порядке экспрессионистского бахвальства, когда царственное «я» поглощает все, к чему прикасается, а в качестве структуры взыскательных нюансов и бодрящих сомнений. Такие полотна по самой своей природе не могут принадлежать к какому-либо «течению». Перед картиной Дибенкорна – скажем, перед «Оушн парк № 66» – невозможно услышать ни гул восставших миллионов, ни хор какого-либо «течения»; это полотно говорит со зрителем собственным размеренным голосом, тихо и коротко объясняющим, почему этот свет, этот цвет, это вторжение тридцатиградусного угла в подернутое дымкой, приглушенное поле может оказаться особенно ценным для живого ума и чувства. Вне всяких сомнений, поворотным пунктом в творчестве Дибенкорна стал 1966 год, когда он увидел матиссовскую «Балконную дверь в Коллиуре» – в тот год она была впервые публично показана в Америке, на выставке в Калифорнии, и его ошеломила дерзновенность этого полотна, совместившего отсылки к реальности с абсолютно свободным псевдогеометрическим рисунком. Из этого в конечном счете и вышла серия «Оушн парк». Взятая в целом, при всей неровности качества от картины к картине, «Оушн парк», несомненно, одна из самых выдающихся пейзажных медитаций в живописи со времен «Водяных лилий» Моне. Ландшафт, о котором идет речь, – это тихоокеанское побережье Южной Калифорнии; Дибенкорн рассматривает его из своей мастерской через окно с верхней откидной фрамугой. Толщи воздуха, плоскости моря, линии, прочерченные дорогой, оградой и пирсом, очертания оконных рам, прозрачный свет, заливающая все синева. Эти картины говорят, очевидно, о чувственном удовольствии, однако удовольствие это обострено и ограничено пронзительным ощущением непостоянства: сквозь этот парадиз красок как будто бы проходит разлом Сан-Андреас. Синтаксис в работах Дибенкорна всегда на виду, и этим своим стремлением сохранить в готовой работе самые первые порывы мысли он заставляет зрителя наблюдать за разворачиванием живописного процесса: мы видим, как укорачивается этот слишком навязчивый желтый, задерживаясь призраком вдоль прочерченной углем линии, видим, как срез, прочерченный под углом в 45 градусов, сначала заостряется, затем размывается, а потом и вовсе прячется под слоями наложенной поверх краски. Тщательно рассматривать поверхность большой «Оушн парк» – значит следить за тем, как эти дополнения приобретают характер прозрачности, омывающей текст в атмосфере спокойной, возвышенной рефлексии.

Роберт Мазервелл. Элегия об Испанской республике номер 34. 1953–1954. Холст, масло. 203×254 см. Художественная галерея Олбрайт-Нокс, Буффало. Дар Сеймура Нокса