Шолохов: эстетика и мировоззрение

Шолохов по-своему ответил на чаяния и пророчества Л. Толстого и Ф. Достоевского о «глубинном» изображении человека, о «выплывании» народности в будущей русской литературе. Звучит этот его голос и в рассуждениях периферийных героев (вспомним хотя бы рассказ деда Гришаки на свадьбе Григория и Натальи, как пожалел он офицера в турецкую кампанию – «итъ человек»), и в полном грусти повествовании о смерти Валета, и в многочисленных суждениях стариков и старух, дающих всечеловеческую оценку всему происходящему в мире, прорывается он и в поисках Григория Мелехова, пытающегося спасти Мишку Кошевого и Котлярова от гибели, несмотря на то, что между ними пролилась кровь Петра – «ведь не чужие же мы». А рассказ «Судьба человека», а неповторимые характеры с «чудинкой» «Поднятой целины», а жизни героев глав из романа «Они сражались за Родину»? [16] – Все это и есть ответ новой русской литературы в ХХ веке на вопросы и требования своих предшественников, какие уж точно не страдали особыми идеологическими предпочтениями с марксистской подоплекой, – они думали о том, о чем уже нельзя было не думать: народ, человек из народа, не может не проснуться (и он проснулся!), и это станет и главной надеждой, и главным вызовом новой русской литературы.

Шолохов замешивает человека на родовом начале сложного состава. Это родовое – всеобщее – начало располагается «над» отдельным индивидом, оно «вскрывает» человека по его «родове», как бы обрывая во времени и пространстве художественного произведения (или же в ряде эпизодов, подчас в одной только ситуации) связи человека с конкретной социальной обстановкой, историческими конфликтами и пр., измеряя его во всеобщем, всечеловеческом масштабе.

Особенно четко мысль Шолохова о соединенности в человеке национального и общечеловеческого прозвучала в речи при вручении ему Нобелевской премии: «В чем же состоит призвание, каковы задачи художника, считающего себя не подобием безучастного к людским страданиям божества, вознесенного на Олимп над схваткой противоборствующих сил, а сыном своего народа, малой частицей человечества…» [17] Не только художник, но каждый человек, по убеждению М. Шолохова, выступает перед миром в этих двух ипостасях; – вглядеться в их неразрывное единство, понять тайну их стянутости в русском характере – вот чему посвятил свое творчество великий русский писатель ХХ века.

Литература и примечания

1. Горский В. С. Образ истории в памятниках общественной мысли Киевской Руси. (На основе анализа «Слова о законе и благодати» Илариона и «Слова о полку Игореве») // Историко-философский ежегодник. 1987. М., 1987.

2. См. об этом нашу работу «Теоретические и методологические проблемы исследования художественного психологизма» // Учен. записки вузов Лит. ССР. XXII (2). Вильнюс, 1980.

3. Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения. М., 1978.

4. Батищев Г. С. Социальные связи человека в культуре // Культура, человек и картина мира. М., 1987.

5. Заметим также, что это представляет предмет внимания многих других ученых – К. А. Абульхановой-Славской, Л. П. Буевой, Л. С. Выготского, В. А. Лекторского, А. Н. Леонтьева, А. Г. Спиркина, Е. В. Шороховой других.

6. Лукач Д. Своеобразие эстетического. В четырех томах. М., 1986. Т. 2.

7. Толстой Л. Н. Собр. соч. М., 1984. Т. ХIХ–ХХ. Л. Толстой отвечал на следующее высказывание Н. Страхова: «Достоевский, создавая свои лица по своему образу и подобию, написал множество полупомешанных и больных людей и был твердо уверен, что списывает с действительности и что такова именно душа человеческая» [7, 251].

8. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. в тридцати томах. Л., 1984. Т. 26.

9. Литературное наследство. Т. 70. М., 1963.

10. В кн.: К творческим разногласиям в РАПП. Л., 1930.

11. Бабель И. Избранное. Минск, 1986.

12. Полонский Вяч. На литературные темы. М., 1968.

13. Звезда. 1929, № 12.

14. Гегель. Эстетика. М., 1968. Т. 1.

15. Заметим, что М. Горький отвечает К. Федину в духе своего тогдашнего понимания русского крестьянства: «Все мои симпатии на стороне «понукающих» и… мне органически враждебно постоянное противодействие мужика неотразимым требованиям истории» [9, 497].

16. Во многом шолоховский подход к изображению человека перекликается с мыслями М. Пришвина, который писал в дневнике: «Все недаром! Какая масса людей проходит даром, как тени, и кажется, все это не настоящие, не интересные. Стоит только попасть с любым из них на одну тропинку, как откроется неизбежно их природа в ужасающей силе, и тогда понимаешь действительность, все равно как, глядя на мелькнувшую падучую звезду, догадываешься о действительной, мчащейся природе неба, а не спокойной, как кажется нам» [Пришвин М. М. Собр. соч. М., 1986. Т. 8. С. 91].