Нравственный идеал Шолохова также во многом архаичен. Его герои опираются на те ценности и представления о жизни и человеке, которые простираются за пределы собственно христианского дискурса. В шолоховском герое чрезвычайно силен момент связи с язычески-природными основаниями жизни, которые подчас не имеют каких-либо параллелей и объяснений в христианских максимах. Очевидно, что витальная сила основных шолоховских персонажей выходит далеко за ту норму, которая утвердилась в христианской культуре. Это связано с особой чувственной природой шолоховских героев, с нарушением ими многообразных канонов и предписаний, установленных прежней культурой. Это герои максимально свободного нравственного модуса. Но вместе с тем шолоховский мир замешан на народно-христианском понимании самых существенных сторон жизни человека и всего общества. Это соединение определяет своеобразие морального статуса шолоховских героев, где языческий пантеизм соединен с интуитивным, природным православием. Всем им, как правило, присуще наличие самых архаичных ценностей о достоинстве человека, понимании его связи с землей, природой; отношение к труду как естественному состоянию человека и видящим в этом его предназначение; представление о широких границах любовных переживаний и действий человека; свободное перешагивание за привычные рамки и ограничения в бытовом поведении; интуитивное, но часто и отрефлектированное в духе православного христианства понимание таких базовых ценностей, как совесть, трусость, предательство, измена, геройство, доброта, угадывание разрушительной силы зла, мораль как выражение естественной правды обыденной жизни, наконец, ощущение некоей Истины, вне которой невозможна жизнь ни целого народа, ни отдельного человека.
Скажем, для абсолютного большинства критики 30-х годов, да и позже, характер Григория Мелехова не выступал в качестве носителя черт идеального человека в силу того, что его индивидуальная судьба противоречила насаждаемым нормативным представлениям о том, каким должен быть идеальный характер в искусстве.
Л. Якименко, например, решительно утверждал: в «Тихом Доне» «ни один положительный герой не выступил в качестве некоего идеала, «высшего совершенства человека» [8, 407]. Однако, в противовес подобным мнениям, у Шолохова именно Григорий выступает в эпопее, по словам самого писателя, как «очарование человека», как воплощение одной из граней общественного идеала.
«Идеальность» Григория, не воспринятая критикой, находящейся на вульгарно-социологических позициях, но подчеркнутая самим автором, выводит нас к такому пониманию эстетического идеала, который ни в коем случае не сводится к критериям завершенности, гармонии, соответствия классическому образцу и т.п. Он предстает идеальным (в философско-эстетическом смысле) потому, что в нем показаны глубинные возможности человека из народа как в осознании действительности, так и самого себя; показаны напряженные попытки героя изменить, повлиять на мир, самому стать иным, найти формулу соответствия себя бытию.
В Григории – при всех видимых и не оправдываемых читателями ошибках и вине героя перед жизнью и близкими ему людьми – пробиваются, обнаруживают себя в качестве ведущего онтологического начала такие родовые свойства человеческой натуры, какие не позволяют ему довольствоваться ограниченной, неполной жизнью. Он обладает той редкой универсальностью человеческой натуры, при которой только собственный мир психологических состояний или же власть над людьми (как крайние точки в том спектре эмоций и чувств, какие он переживает) не дают ему ощущения целостности жизни. К этому шолоховскому герою можно в полной мере отнести следующие слова Гегеля: «Человек, потерпевший поражение от судьбы, может потерять свою жизнь, но не свободу. Эта внутренняя независимость и делает возможным для трагического героя сохранять и проявлять безмятежную ясность даже в самом страдании» [2, 167]. Философ имел в виду эстетическую гармоничность подобного рода созданий: такой «идеальный художественный образ предстает перед нами как некий блаженный бог» [2, 166].