Шолохов: эстетика и мировоззрение

Философичность русской литературы носит устойчивый характер, она заострена под самые важные и вечные вопросы существования человека. Шолохов, безусловно, всем своим творчеством соответствует такому пониманию философичности русской литературы, поднимает ее планку на новый уровень, поскольку в его текстах, через них, так обостренно ясно и требовательно об этих вечных вопросах бытия задумался и заговорил сам народ в лице своих лучших представителей. Этот процесс носит особый характер, он имеет безусловные ограничения по широте и сложности охватываемых проблем, но то, что перед нами опредмеченный процесс развития народного самосознания – это факт. Шолохов не знает, как и куда будет развиваться этот процесс, тем более что его инициацией стали исторические катаклизмы невиданной силы, а не органические законы развития общества, да и личность народного мыслителя (философа) носит у писателя или безусловно трагический характер (Григорий Мелехов) или комический с элементами трагизма (Щукарь), но начавшийся процесс неостановим, и это фиксирует перо писателя.

Таким образом, способ философствования, какой мы обнаруживаем в русской культуре, опирающийся не только на логические формулы и мыслительные развивающиеся доктрины, а и на другие способы описания и объяснения действительности, прежде всего художественно-образные, обладает и серьезными преимуществами по сравнению с привычными типами философского дискурса. Отсюда вытекает серьезная сложность задач, на которые подвигает себя не столько философ и историк, но художник (Шолохов), взявшийся воссоздать логику и смысл движения истории через ее миметическое, образное воспроизведение непосредственно в процессе осуществления исторического потока, пребывая внутри этой парадигмы. Понятно, что без по-настоящему философского модуса, угнездившегося в существе художественной конструкции, такая попытка была бы по сути или невозможна, или беспомощна. «Тихий Дон», но не только он, а и другие произведения писателя, поражают единством внутренней мыслительно-духовной (философской) организации.

Философская правда Шолохова заключается не только в том, что он и сторонников, и врагов революции изобразил с одинаковой мерой объективности. Правда его заключена в раскрытии диалектики и противоречий исторического (революционного) изменения России. Шолохов по-своему ответил на вопрос о цели и смысле русской революции.

Для Шолохова, отражающего точку зрения масс на происходящее и с ними и с отечеством, социальный слом, произошедший в революционную эпоху, был неизбежным, оправданным событием, явлением, которого ждали многие и многие его герои. Отворачиваться от этого обстоятельства, от представления о том, что социальный прежде всего переворот в революцию менял плотность жизненной материи, выводил на первые места ценности и идеи, существовавшие только в виде мечтаний и состояний русской тоски у основной массы народа, невозможно. Поэтому, по Шолохову, цели и смысл революции состоит не только в утверждении новых, более справедливых форм общественной организации людей, но и в развитии самого человека, в утверждении новых возможностей субъекта из народной толщи. Развитие такого человека – духовное, психологическое, нравственное – писатель не может не принимать, не ассоциировать с ним исходные (не искаженные) задачи и перспективы совершающихся революционных изменений. Эти философские максимы близки каждому из основных шолоховских персонажей.

И значительная часть трагедии Григория Мелехова связана с тем, что реальное развитие истории не дает перспективы реализовать его огромные человеческие возможности. Григорий трагичен еще и потому, что в его личности, в его духовном мире сопряжены две линии, два начала, которые по-своему также соотносимы с ростом самосознания народа: утопизм и титанизм. В пределах той исторической эпохи эти качества в человеке, как правило, несли на себе трагический оттенок. Трагическое у Шолохова – это искажение смысла бытия народа как органически развивающейся целостности и всего, что с ним, народом, связано – с трудом, моралью, с правом на самостоятельное и независимое «я».

Ни «Тихий Дон», ни «Поднятая целина» в прямом смысле не репрезентируют жанр философского романа. Но много ли в русской литературе ХХ века романов, равных «Тихому Дону» по силе выраженных в нем идей, по богатству жизненных концепций, суждений о бытии? Это противоречие (большей частью внешнее) между повествованием в стиле «романа бытия» и повествованием в стиле «романа сознания» через разнообразие выраженных в нем интеллектуальных поисков героев и самого автора, снимается в «Тихом Доне», да и в других произведениях писателя, на уровне особой мыслительной духовной атмосферы. Напряженность мысли героев Шолохова (пусть она так не похожа на то, что нам дал ХIХ век), поиск ими духовно-интеллектуальных опор в жизни – несомненны.