Шолохов. Незаконный

Поначалу обстоятельства складывались не в пользу Бондарчука. На «Мосфильме» сказали, что рассказ слишком мал, чтобы хватило на полнометражную картину.

Шолохов знал Бондарчука как исполнителя главной роли в фильме «Тарас Шевченко», однако предположить в этом артисте ещё и режиссёрский дар не мог. В 1957-м ему всё виделось так: имеются три большие экранизации – первый, уже забытый «Тихий Дон», довоенная, почти забытая «Поднятая целина» и новый «Тихий Дон», который ещё не вышел.

В сущности, и произведений никаких в запасе уже нет. Шолохов не догадывался, что вскоре экранизации «Донских рассказов» пойдут сплошной чередой. Стоит ли в подобных обстоятельствах доверять главный и, быть может, последний свой рассказ – новичку в режиссуре? Столько ведь есть других состоявшихся режиссёров.

Бондарчук приехал в Вёшенскую.

Сказал, что хочет сам играть Соколова.

Посидели, поговорили, выпили.

Шолохов вдруг говорит:

– А руки-то у тебя… Актёрские.

Какой ты фронтовик, мил человек? Какой ты водитель? Видел ли ты клешни водительские, какими они гайки откручивают без ключа?

Бондарчук, может, и обиделся, но – вот он упёртый малоросский, с сербской замесью характер! – сумел на своём настоять.

В итоге Шолохов оценил само это упрямство. Махнул рукой: снимай, раз так уверен, но сценарий будут делать мои помощники. И жену Соколова сыграет Зина Кириенко. Шолоховым она полюбилась так, будто они обратились в Мелеховых – и видели теперь в актрисе Наталью Коршунову, которую надо в этот раз уберечь.

Юрий Лукин и литературный секретарь Шолохова Фёдор Шахмагонов написали сценарий, который в декабре 1957-го был принят «Мосфильмом» без единого замечания. На съёмках Бондарчук вкалывал в прямом и переносном смысле. Воевавший, он понимал войну и с любой мужицкой работой, на самом деле, вполне справлялся.

Бондарчук рассказывал:

– Позже, уже находясь со съёмочной группой в станице, я, одетый в костюм Соколова, постучался в калитку шолоховского дома. Он не сразу узнал меня. А когда узнал, улыбнулся и про руки больше не говорил.

Поверив в Бондарчука, Шолохов не ошибся.

Фильм станет проходкой в мировой кинематограф великого мастера и будущего оскароносца.

* * *

В начале апреля 1958-го шолоховское семейство отправилось в Чехословакию. Причём те из детей, что успели жениться или выйти замуж – ехали с жёнами и мужьями.

Целый табор вёз! Как в отступ, бывало.

На этот раз основная цель визита была оздоровительной: Шолохова уговорили поправить в Карловых Варах, казалось бы, окончательно подорванное здоровье.

Между тем его и в Чехословакии знали и любили. До войны там успели выйти «Тихий Дон», последовательно два разных перевода «Поднятой целины» и сборник «Лазоревая степь». Во время войны в силу объективных причин случился перерыв, а после начался натуральный шолоховский бум: «Тихий Дон» на чешском был издан 14 раз, «Поднятая целина» – 13 раз. Перечень рецензий на шолоховские книги, опубликованных в Чехословакии, к тому моменту имел… более тысячи наименований!

Шолохова там знали, как мало кого.

В Карловых Варах Шолоховы, совершенно случайно, столкнулись с переводчицей Тамарой Ивановой – женой писателя Всеволода Иванова. Иванова вскорости насплетничала Чуковскому, что вёшенский путешественник в Чехословакии «смертельно скучает и даже кино не желает смотреть». «У источника он стоял прямо не сгибаясь, а его жена черпала для него воду и почтительно подавала ему», – пересказывал в дневнике её рассказы Корней Иванович.

Иванова не сдержалась и с язвительной улыбкой высказала Шолохову всё, что думала о его, как она выразилась, «домостроевских замашках».

Реакция Шолохова: «Он ничего не ответил, только протянул жене стакан, чтобы она зачерпнула ему ещё».

Какое замечательное, донское, казачье, по-настоящему остроумное высокомерие – баба и баба, чего с неё взять, даром что переводчица, Маруся, дай ещё стаканчик мне.

Сам Иванов тоже не любил Шолохова. Его дневники полны саркастических замечаний о знаменитом современнике: в них сложно не увидеть некоторую писательскую ревность.

Что до Тамары Ивановой и бережно передающего её слова Чуковского, то эта, казалось бы, мимолётная, бытовая зарисовка – лучше иных идеологических споров фиксировала положение, сложившееся в литературной среде к этому времени: либеральные круги не принимали Шолохова почти уже физиологически. В натуральном, явно не в Карловых Варах зародившемся бешенстве Иванова характеризовала Шолохова, как «чуждого культуре», «надменного» и даже «глупого».

Всё потому, что жена подала ему стакан?

Может, у него спина болела?

Может, она здесь ему подаёт стакан, а дома стакан подаёт ей он?