Читаем Шолохов. Незаконный полностью

Между тем «смертельно скучавший» и не желавший «даже кино» смотреть (дикарь!) Шолохов встречался с президентом Академии наук Чехословакии, культурологом Зденеком Неедлы, был у чешских писателей в Пражском клубе (чехи вспоминают, что он «весьма энергично потребовал, чтобы мы наконец сказали ему, что пишем. Мы вставали один за другим и рассказывали, над чем работаем. Он слушал с величайшим интересом»); провёл день с чешским писателем, автором исторических романов Франтишеком Кубкой – участник Первой мировой Кубка попал в русский плен в Гражданскую, находился при чехословацкой миссии в Харбине, им было что обсудить. За день в Карловых Варах они обошли вместе мавзолей на Виткове, Страговский музей национальной письменности, сходили к памятнику Освобождения.

На Малостранской улице, в цветочном магазине, Шолохов купил цветочные семена, пояснив, что у себя в Вёшенской высадил уже английские, шведские, норвежские цветы – потому что покупает семена всюду, где бывает, – а теперь будут ещё и чешские. В Граде, вспоминал Кубка, рассматривая раскопки под храмом, Шолохов, к удивлению принимающей стороны, безошибочно определил, каким постройкам более пятисот лет, а каким чуть более сотни, – на глаз различив работу древних каменщиков и ремесленников прошлого столетия.

Да уж, на удивление нелюбопытный к миру человек!

Кубка вспоминал: «У меня в памяти осталось нестираемое воспоминание о 16 часах, проведённых с самым большим писателем нашего времени, и сильным, правдивым человеком. И за это я благодарен судьбе».

Просто Кубка не знал, что жена подаёт Шолохову стакан: сразу переоценил бы своё к нему отношение.

* * *

Пока Шолохов находился в Чехословакии, разворачивались нешуточные литературные события. Под самый конец 1957 года в Милане был опубликован роман Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Рукопись Пастернак лично передал итальянскому журналисту Серджо д’Анджело. Рассекреченные спустя полвека в США документы свидетельствуют о том, что одновременно британская разведка переправила в ЦРУ две плёнки с фотокопией текста романа.

Книга Пастернака стала предметом международной политической игры. Американская разведка поставила целью опубликовать «Доктора Живаго» в переводах на максимально возможное количество языков – ЦРУ финансировало издание даже на фарси. Крайне необходимо было издать книгу и на русском языке, желательно в издательстве, не имеющем политического окраса. До тех пор, пока роман не был издан на родном языке, он не мог претендовать на Нобелевскую премию. Смысл готовящегося жеста был вполне прозрачен: необходимость продемонстрировать международному сообществу, что лучшее из выходящего на русском языке написано либо в изгнании, либо в подполье.

31 марта 1958 года Константин Симонов, – презревший все прежние обиды, – обстоятельно докладывал в ЦК КПСС: «Секретариат Правления Союза писателей получил из отдела Скандинавских стран МИД СССР сообщение, что в Шведском ПЕН-клубе недавно обсуждался вопрос о кандидатах на Нобелевскую премию по литературе. В числе кандидатов назывались следующие писатели: Михаил Шолохов, Борис Пастернак, Эзра Паунд (США) и Альберто Моравиа (Италия). Поскольку писатели Швеции высказываются в пользу М. А. Шолохова, но с настроениями писателей далеко не всегда считаются, один из доброжелательно настроенных к нам шведских писателей Эрик Асклунд высказал в беседе с советской делегацией (тт. Марков Г. М. и Топер П. М.) мнение о целесообразности освещения в нашей печати деятельности М. Шолохова и его популярности в Скандинавских странах, считая, что это может оказать желательное влияние на решение вопроса о Нобелевской премии по литературе».

К марту 1958-го вышедший только на итальянском языке три месяца назад роман Пастернака не мог быть в разумной мере оценен ни читателями, ни специалистами. Но потайные механизмы работали с огромной скоростью: едва опубликованный текст тут же, с лотка, стал конкурентом известному на всех континентах и прочитанному миллионами людей шолоховскому эпосу. Не говоря о таких значимых именах, как Паунд и Моравиа.

5 апреля Отдел культуры ЦК докладывал руководству страны: «Как стало известно из сообщения секретаря Союза писателей СССР т. Маркова Г. М., вернувшегося из поездки в Швецию, и из других источников, в настоящее время среди шведской интеллигенции и в печати настойчиво пропагандируется творчество Б. Пастернака <…> Имеются сведения, что определённые элементы будут выдвигать этот роман на Нобелевскую премию, имея в виду использовать его в антисоветских целях».

И далее: «Отдел культуры ЦК КПСС считал бы целесообразным:

1. Поручить газетам “Правда”, “Известия”, “Литературная газета”, а также журналу “Новое время” опубликовать материалы, посвящённые значению творчества и общественной деятельности М. А. Шолохова. Можно было бы, в частности, использовать окончание писателем второго тома “Поднятой целины”, недавнее избрание его в состав Верховного Совета СССР и его пребывание в настоящее время в Чехословакии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное