Шпага для библиотекаря

Ростовцев, как я уже упоминал, получил довольно приличное образование. Подобно Николаю Ростову из «Войны и мира» он пошёл в гусары со второго курса Петербургского университета, где изучал право и естественную историю – но даже это вряд ли помогло ему принять такие понятия, как временные парадоксы и параллельные вселенные. Я и сам-то допускал их существование сугубо абстрактно, а если уж совсем честно, то как эффектный литературный приём – пока не оказался в достопамятной серой комнате с туманными стенами.

Но Ростовцев и не стремился лезть в дебри хронотеорий. Он, успев пролистать «Новую историю», принялся расспрашивать меня о социальных потрясениях, которые ждут Европу и весь мир к середине текущего века. А вы что хотели? Это же советский школьный учебник, и именно этому роду человеческой деятельности – перевороты, революции, национально-освободительные войны – в нём уделяется особо пристальное внимание. Какие новые войны ждут Европу? Что будет с Россией? Как уберечь Отечество от грядущих бурь? Поручика интересовало всё, а мне оставалось только тихо радоваться, что ещё в прошлое наше посещение ДК я догадался снять со стены портрет «полковника от кавалерии графа Никиты Ростовцева» и засунуть его за один из стеллажей, непочтительно повернув ликом к стене. Не хватало ещё расспросов о его собственном будущем!

Грог постепенно делал своё дело – особенно в сочетании с принесённым Прокопычем штофом хлебного вина. И в какой-то момент я не выдержал.

– Хороший ты парень, Никита, только вопросы задаёшь неправильные. Пойми ты, не могу я тебе ответить! Испорчу всё, ради чего сюда попал, и возвращаться мне будет некуда.

Мы сидели на скамье чуть ли не в обнимку. Остатки полугара, плескались на дне гранёных стаканов, и мы уже второй раз собирались выпить на брудершафт. Уж не знаю, что из нас был пьянее – поручик с его солидным опытом возлияний с гусарами, или ваш покорный слуга, имеющий за плечами сорокалетнюю практику употребления разнообразных горячительных напитков. В какой-то момент, мне даже показалось, что Ростовцев сознательно старается меня напоить, чтобы окончательно развязать язык. Товарищи его уже выбыли из гонки. Барон Вревский совершенно неаристократически храпел на узкой, обитой дерматином банкетке; корнет Веденякин вышел во двор, проветриться, да так и прикорнул возле одного из костров. Юного же субалтерна Трунова, первым павшего в схватке с зелёным змием, сердобольная тётя Даша уложила на раскладушку в библиотечной комнате. Рафик сопел в углу, на матраце, завернувшись с головой в спальный мешок – и ничто не мешало очередному приступу алкогольного откровения…

– Одно скажу тебе, Никита… – я перебрал бутылки, увы, все пустые. – если году эдак в двадцать пятом кто-нибудь предложит тебе поучаствовать в противоправительственном заговоре – дай ему без разговоров в рыло. Можно – с ноги. Не ошибёшься.

Ростовцев икнул.

– В з-заговоре? Противоправительственном? Как это… ик… возможно?

– Неважно. – Я отставил бутылки и потряс манерку. К моей радости там, что-то призывно забулькало. – Не скажу, даже не спрашивай. Просто сделай, как я сказал, хорошо?

– Ну… ладно. – согласился Ростовцев, прикладываясь к жестяному горлышку. – Коли ты говоришь – дам. В рыло.

Зря я это, вот что. Ничего он не сделает. В его-то годы – сколько ему будет во время известных декабрьских событий, около тридцати? – и с его воспитанием, идея сложить голову за заведомо проигрышное, но, вроде бы, справедливое дело может показаться весьма, весьма привлекательной. Правда, до этого надо ещё дожить…

А может, ничего такого ему не угрожает? Судя по портрету, граф Ростовцев ни в каких Северных и Южных обществах не замешан, служил в своей любимой кавалерии – и, подобно известному персонажу Валентина Гафта, «сделал истинную для военного карьеру: в Крымскую кампанию погиб за Отечество». А тут я со своими предупреждениями – взял, да и толкнул его сдуру на тот путь, который он сам нипочём бы не выбрал!

…ох, непроста ты, доля попаданца…

Конец второй части

Часть третья «Двоюродная речь»

I

Под копытами хлюпало – но сейчас лошадь хотя бы не вязла по брюхо, как это было двести метров назад. Не приходилось сползать с седла в болотную жижу и, отплёвываясь от ряски и тины, вытаскивать несчастную животину за повод – туда, где под ногами прощупывалось твёрдое, и можно было сделать ещё один шаг…