Шпага для библиотекаря

Клятые болота! И клятый мальчишка-проводник, уверявший, что знает через них тропку. И ведь действительно знал, курва мать – причём такую, по которой, кроме конноегерских лошадей сравнительно легко прошёл воз с укупоренными в водонепроницаемую плёнку и прорезиненную ткань драгоценными книгами. Конечно, то и дело приходилось слезать с сёдел и упираться, и орудовать слегами, вытаскивая телегу из грязи, но всё же они продвигались вперёд. В недолгие минуты передышки Гжегош вслушивался в тишину: не раздастся ли позади звуки погони – конское ржание и переклички чужих голосов? Но матка боска Ченстоховска хранила пока что «секретный обоз», и до темноты, которая в конце августа наступала поздно, удалось выбраться на крошечный, полсотни шагов в поперечнике, сравнительно сухой островок. Под тремя тощими осинами нашлась вросшая в землю избушка без окон, с низкой, едва по плечо, дверью и земляным полом. Там и решили заночевать: расседлали лошадей, кое-как счистили толстый слой ила и грязи, задали овса из седельных сакв. Гжегош разжёг огонь в очаге, сложенном из камней, после чего вышел наружу, и убедился, что ни единый тускло-оранжевый отблеск не пробивается наружу.

Наутро оказалось, что мальчишка сбежал – перетёр о камни очага верёвку, который один из конных егерей предусмотрительно привязал его за лодыжку к лавке, и подался в бега! Оставалось молиться, чтобы малолетний стервец не вышел живым из болот, сгинул в ночной темноте в какой-нибудь трясине, но Гжегошу почему-то не слишком в это верилось. Яснее ведь ясного, что новоявленный Сусанин сумеет выбраться из родной болотины, после чего сломя голову, кинется докладывать казакам об угодивших в западню супостатах. А уж те терять времени не станут – немедленно пустятся в погоню, рассчитывая посчитаться с теми, кто перебил их товарищей.

Но поляк ясно осознавал и другое: ни единого шанса выбраться из болот без проводника, таща за собой гружёную телегу, у них нет. Было бы побольше времени – тогда, конечно, можно попытаться нащупать среди топей тропу, скрытую гать, про которую, вроде, упоминал мальчишка… Но именно времени-то и не хватало катастрофически: маленький отряд сумел пройти не больше двухсот шагов от островка с избушкой, утопив по дороге одного из егерских коней, и выбравшись на узкий язык сравнительно твёрдой почвы, тянущийся вдоль берега крошечного озерка, когда позади, наконец, послышались переклички грубых голосов, треск ветвей и ржание.

Дальше ждать было нельзя. Гжегош, спешившись, приказал выпрячь крестьянскую лошадёнку. Самолично, вооружившись слегой, прощупал дно у берега, после чего, все трое, навалившись на задок телеги, закатили её в воду – надрывались, увязая по пояс в придонном иле, оскальзывались, падали в грязь, пихали, толкали, волокли… И – успели буквально в самый последний момент: едва мутная жижа покрыла рогожи, в которые были замотаны поверх полиэтиленовой плёнки пачки книг, как из жиденьких кустиков на противоположной стороне топи захлопали первые выстрелы. Гжегош, не обращая внимания, на визжащие над головой пули, вскинул к глазам бинокль (армейский, позаимствованный на стенде краеведческого музея). Похоже, худшие его опасения подтверждались: среди крестьянских армяков и кафтанов ясно различались синие с блестящими пуговицами полукафтаны и красные шлыки на казачьих шапках.

Что ж, у Гжегоша было время продумать свои действия. Оглянувшись на конных егерей, уже вступивших в перестрелку с неприятелем, он пересчитал оставшиеся патроны к карабину (мало, слишком мало!), подхватил крестьянскую лошадку под уздцы и, стараясь не хрустнуть веткой, пошёл по узкой, змеящейся между поросших осокой кочек, тропке. Шагов через пятьдесят почва стала заметно суше; тогда он поправил овчину, накинутую вместо седла, забрался на спину савраски – и тряской трусцой направился на север, не обращая внимания на треск выстрелов за спиной. Сколько-то конные егеря продержатся, стрелки они отменные – а если он не ошибся, то примерно в этом направлении, километрах в пяти-семи должен пролегать Смоленский шлях, по которому как раз сейчас маршируют к Москве колонны Великой Армии.

Услыхав окрик – «Куды? А ну, стой, лярва!» – Гена припустился бегом. Колючие еловые лапы хлестали его по лицу, несколько раз он спотыкался о высунувшиеся из-под земли корни, но сумел удержаться на ногах. За спиной уже чудилось хриплое дыхание преследователей, мерещились оскаленные бородатые хари, вилы и топоры в заскорузлых руках. Сейчас догонят, собьют с ног и примутся бить. Сначала долго, сладострастно, с хеканьем, будут топтать ногами, а потом подхватят окровавленный, мычащий кусок мяса, который только что был студентом третьего курса и секретарём комсомольской организации факультета Димой Гнединым, поднимут, потащат, вденут шею в верёвочную петлю, перекинутую через сук… И весь этот ужас не будет иметь никакого отношения к расправам кулаков, махновцев и прочих нехороших людей из фильмов о революции, которые так любят крутить по телевизору! Его убьют по ошибке, приняв не за того…