Шпион, которого я убила

Положив трубку, он по селектору потребовал привести к нему Иосифа Н. из третьего "В".

Глазастый мальчик прятался за классной руководительницей и крепко держал ее за руку.

— Ося, — наклонился через стол директор. — У тебя болит голова?

— Не-а!

Директор уставился на Маргариту Францевну.

Марго поверх очков строго посмотрела на мальчика.

— Иосиф, — укоризненно повела она глазами, — вчера вечером у тебя очень сильно болела голова, но ты ничего не сказал бабушке, потому что хотел посмотреть сериал. Правильно? Правильно, — кивнула Марго. — А утром пол вдруг поплыл, и ты стал падать и разбил вазу. Правильно?

Мальчик завороженно кивнул.

— Вот так и получается, что на перемене ты опять отключился на пару минут, как бы выпал из времени и ничего не помнишь. Это было в коридоре.

Правильно?

Мальчик опять кивнул.

— Ну вот, — удовлетворенно поправила очки Марго. — Получается, что ты потерял сознание.

— Как это? — вытаращила глаза классная третьего "В".

— А вдруг у мальчика — менингит? — строго спросила ее Марго. — Пусть его понаблюдают врачи пару дней. Вы — против?

— А родители?.. — попробовала сопротивляться учительница. — Сообщить…

— Вот врачи и сообщат! — прервала ее Марго. — Вы можете поехать с мальчиком, так, Викентий Павлович? Или медсестру отправите?

— Я поеду, — обняла и прижала к себе мальчика учительница. — У тебя болит головка? — спросила она в запрокинутое к ней детское лицо.

— Не-а!

Через пятнадцать минут, наблюдая из окна, как мальчика и учительницу усаживают в «Скорую», директор пробормотал, что чувствует себя полным идиотом.

— Викентий Павлович, я вас понимаю, попробуйте и вы меня понять, — сказала на это Марго.

Убедившись, что врач «Скорой» записал у себя в листке «Подозрение на менингит», Марго потеряла к происходящему всякий интерес.

— Я даже не буду пытаться, — ответил директор, не поворачиваясь. — Это черт знает что происходит!

— А вы все-таки попытайтесь, войдите в мое положение и подпишите заявление об уходе.

— Какое еще заявление? — Директор резко повернулся и с удивлением обнаружил, что Маргарита Францевна сняла очки, закинула в кресле ногу на ногу и закуривает сигарету. — Почему это вы курите у меня в кабинете?!

— Я больше не буду, честное слово, — она с удовольствием выдохнула дым.

— Мое заявление об уходе.

— Ну, знаете!.. Нет, у меня просто нет слов. Заявление об уходе в начале учебного года?! Но почему?!

На крик директора в кабинет заглянула секретарша. Марго движением руки с сигаретой показала ей исчезнуть.

— Потому что через пару дней вы меня не сможете больше видеть.

Во-об-ще.

— Почему?!

— Ну, вдруг этому мальчику станет хуже и он умрет, — неопределенно проговорила Марго, стряхивая пепел на пол.

— Почему?!

— Потому что у него менингит.

— Почему?!

— Сядьте, — приказала Марго, и директор послушно прошел за свой стол. — Вам же только что все объяснили. Вам сказали, что я — ясновидящая? Сказали. Что вы все — «почему» да «почему»? Вы не сможете меня больше видеть, понимаете?

— А если… А если он не умрет?

— Умрет. Подписывайте.

— Это какой-то бред, — директор отшвырнул от себя лист бумаги с заявлением.

— Хотите сигаретку? — спросила Марго и затянулась, прищурившись.

Ева Николаевна в этот день провела урок любви к Родине. Насколько вообще понятие любви к Родине соотносится с безопасностью жизнедеятельности, она точно объяснить не смогла. Она не смогла объяснить, что такое Родина вообще и за что надо любить свой город, улицу и подъезд в частности. Перед ее глазами все еще маячила тень «Скорой», увозившей веселого мальчика Осю, слова не ложились, это был как раз тот момент, когда лучше о любви помолчать.

— По-вашему, получается, что это вовсе и не любовь, а просто какая-то ответственность, — не выдержала молчания Евы девочка с тугими косичками.

— Кто тебя заплетает? — вдруг спросила Ева.

— Бабушка, — удивленно ответила девочка.

— Сидела? В смысле, бабушка сидела или ее не коснулись репрессии?

— Не коснулись. Но она сидела за кражу картошки с поля, — притихшая девочка опустила глаза.

— А у меня дед сидел за то, что его контузило на войне и он потерял винтовку.

— А у меня тетку посадили в тринадцать лет за опоздание на завод!

— А у меня дед сейчас под следствием, — заявил Костя Вольский.

Наступила тишина.

— Костя, ты уверен, что хочешь говорить об этом? — нарушила тишину Ева.

— А что? Мы же про Родину говорим, правильно? Давайте определимся с понятиями. Если кому интересно, то я определился. Родина — это родня. И все. Не место, не смородина, не клины журавлей. И тогда что получается? — Костя встал и оглядел одноклассников. — Родня у всех есть старая и молодая. Старики наши собирают бутылки на помойках, малышня видит конфеты только на Новый год, а среднее поколение не может найти достойную работу. Наша Родина в жопе. Нет-нет!

— поднял он руку, призывая зашумевший класс к тишине. — Мы пока еще не там. Мы пока еще надеемся на лучшее, на перемены. А вот мой дед на свою профессорскую зарплату и пенсию может сейчас прокормить только одну породистую собаку.