Анастасия поднесла письма и снимки к лампе. Никаких сомнений в авторстве: почерк генсека. Здесь были его переписка с матерью, сделанные на собраниях заметки, детские фотографии…
— Хорошо, что ты принес их сюда, — сказала она.
Маркус взял из ее рук пачку писем, стараясь не глядеть на фотографа и не думать о том, что тот сделал.
— Он уехал из Кремля, вот и все, что мы пока знаем, — промолвила Анастасия, садясь на диван. — Может, он побывал в той квартире, а может, и нет. Но больше он ведь там не появится, правда?
Она пристально посмотрела на фотографа и прочитала по его глазам, что случилось. Спрашивать не было нужды. «Что делать, если вдруг твоя жизнь, как поезд сходит с рельсов и несется под откос? — спросила себя Анастасия. — Если рушатся все твои планы? Кричать, плакать, рвать на себе волосы?»
— Не знаю, что и сказать. — Она окинула взглядом их обоих. Потом обратилась к фотографу: — Тебе лучше исчезнуть, а мне — вернуться на работу в свой МИД… Тебе же, мой дорогой Маркус, могу только посоветовать искать убежища в посольстве… Все, конец. Об этом деле надо забыть!
Анастасия отбросила со лба прядь и осмотрелась, как будто хотела запечатлеть в памяти место, где узнала о провале их предприятия: маленькую обшарпанную комнату в Кунцево, в доме, который начал давать трещины и разваливаться в самый день завершения строительства. Откуда-то доносились музыка и детский плач. «Как я устала!» — подумала она.
Маркус взял ее за руку. В ожидании последнего поцелуя перед уходом она подняла голову.
— Я знаю, куда он отправился.
Сила и уверенность в себе, которыми она прежде так восхищалась, вновь вернулись к нему.
— Правда, знаю!
Виталий направил огромный громыхающий лимузин к военному аэродрому. Было уже далеко за полночь.
«Они сейчас вялые и полусонные, меня отлично знают… Все, как планировал дядя».
Два человека на заднем сиденье почти не шевелились, словно были в шоке. И хотя из-за разделяющего их стекла Виталий все равно не мог их услышать, он был уверен, что оба молчат.
«Чайка» ехала среди деревьев в цвету, по широкой аллее, заканчивающейся оградой аэродрома, за которой виднелись огни взлетно-посадочной полосы. До контрольного пункта оставалось около ста метров.
Нужно, чтобы часовой его увидел, — иначе ни за что не пропустит.
Сняв руку с руля и на секунду склонив голову, Виталий сделал то, чего не делал с детства: перекрестился.
Опусти стекло и покажи пропуск часовому. Это парень из Ленинграда, страшный болтун. Помани его к себе — пусть наклонится и поклянется здоровьем своих родителей никому не выдавать государственную тайну. Вот он бросает взгляд на заднее сиденье машины… Ишь ты, как побледнел! А теперь вперед, к взлетно-посадочной полосе.
Виталий притормозил и на пару сантиметров опустил стекло.
— Мне нужно оформить бумаги. Это займет минут десять, не больше.
В дежурном помещении сидел Борис, дерьмовый летчик, наконец переведенный на административно-хозяйственную должность, которую он ненавидел так же сильно, как и все остальное на свете.
— Я за самолетом, Борис.
— Твой самолет на обычном месте, — не поднимая глаз, ответил тот.
— Мну нужна машина побольше.
Борис улыбнулся.
— Бабу везешь? Ах ты, сукин сын! Только не трахай ее в воздухе!
— Як-40 есть?
Главное — сохранять спокойствие. Заговорить ему зубы.
— У нас их три, но только у одного исправные двигатели. Выбирай.
— Да, выбор нелегкий. Ладно, так и быть, возьму тот, исправный.
— Ключ зажигания в гнезде. Распишись тут и беги, покуда не появился другой претендент! — Борис придвинул журнал вылетов. — Маршрут обычный?
— Не просто обычный — он у меня единственный.
Борис засмеялся. Чувствуя подступающую к горлу тошноту — следствие усилий запудрить Борису мозги, — Виталий вышел наружу. «Прости, старина, очень жаль твою карьеру, семью и тебя самого, но тут я не властен». Теперь — к взлетно-посадочной полосе.
Сейчас, при полной луне, пассажира хорошо видно. Он кажется таким старым! Где его походка вразвалочку и поигрывающая в углах рта улыбка?.. Идет с опущенной головой, засунув руки в карманы плаща. Махать некому. Все кончено.
Вот и самолет: голубовато-белый в лунном свете. Координаты в голове, маршрут известен, документы в порядке, — и диспетчеры готовы дать добро.
— Виталий, — раздался у него в наушниках надтреснутый голос руководителя полетов, — ты когда-нибудь спишь?
— Конечно, нет. В отличие от вас. Должен ведь кто-то работать!
Так. Сводка погоды, подтверждение маршрута и разрешение на взлет. Рев обоих двигателей убедительно свидетельствует, что с ними все в порядке.
Вот, значит, для чего понадобились эти бесконечные тренировочные полеты на Север и обратно, день за днем, неделя за неделей: теперь, когда у тебя на борту генеральный секретарь, никто не задает вопросов, а впереди — только чистое небо. На тысячи миль.
Виталий поднялся на высоту девять тысяч метров. Звезды светили холодным ярким светом, на стекле кабины играли лунные блики… На пару часиков, до посадки, можно немного расслабиться.
44