Шпицбергенский дневник

Прерву дневниковую запись, поскольку обещанный рассказ о мероприятии в Лонгиербюене потом не последовал, а мне этот день запомнился очень хорошо, как и многие другие такого же плана.

На большом красивом автобусе мы поехали из аэропорта сначала в местную кирху, то есть католическую церковь, где на втором этаже нас принял пастор. Нет, никто не собирался там молиться. Просто в общей комнате, предназначенной для отдыха, детей посадили за столы, угостили чаем с пирожными, после чего пастор подарил каждому гостю по экземпляру детской библии на русском языке.

Затем шумная наша толпа счастливых ребятишек спустилась вниз, оделась, и мы снова автобусом отправились в другой конец посёлка, где располагается школа. Здание одноэтажное, но весьма просторное. В пространном холле все разулись (разуваться повсюду, куда мы приходим, стало входить в привычку), и Тюфенталь представила нам учительницу Хильду Хеннингсен.

На ней нельзя не остановиться подробней. Тюфенталь сама является частью истории норвежского посёлка, но мне с нею приходилось меньше сталкиваться. В с Хильдой…

Поразила меня, прежде всего, её внешность. Норвежские девушки на наш российский просвещённый мужской вкус не могут конкурировать с русскими красавицами. Черты лица у норвежек посуровей, погрубее, порезче. Наши девушки обаятельнее своей мягкостью, нежностью, тонкостью очертаний. У Хильды, несмотря на относительно крупное телосложение, есть в лице наша российская мягкость, округлость лица, светящегося добротой. Последнее особенно важно, поскольку Хильда работает с детьми, и первое, что бросается в глаза, она их любит. Нет, она не сюсюкает с ними, не заигрывает заискивающе, желая им понравиться. Она только живёт их интересами, как если бы сама была сейчас такой же маленькой. И дети воспринимают её своей, потому что она понимает их, как они понимают её. Это их товарищ, но лидер, который знает больше и больше умеет.

Хильда водит хоровод, играет в мяч, хохочет, когда что-то у самой не получается. В классной комнате, я забираюсь на заднюю парту, чтобы не попасть в центр внимания, не помешать работе Хильды, а она вдруг вытаскивает меня к доске за руку и заставляет отвечать на её вопросы, петь с детьми, скакать. И я, много лет выступавший на сцене, привыкший к любой аудитории, неожиданно для себя краснею от смущения, а Хильда, словно не замечая этого, подчиняет меня своей воле, которой у неё хоть отбавляй, и, кажется, что дети ей помогают, а не она им. В этом мастерство лидера.

Помню, как в бытность моей работы инструктором горкома комсомола приехал я как-то в летний пионерский лагерь проверить работу вожатых. И надо же было так случиться, что из окна дома, в котором только что объявили вечерний отбой ко сну, полетели разбитые стёкла. Сопровождавшая меня старшая вожатая, кстати, очень красивая девушка Галя, побежала тут же разбираться с происшедшим. Я последовал за нею. И вот вижу, что в спальне, откуда только что летели стёкла, Галя выстроила в линейку отряд ребят и требует от них признаться, кто разбил окно.

Вижу в спальне полный беспорядок, кое-где на полу ещё валяются подушки. Понятно, что здесь только что была подушечная война. Но ребята стоят, молча, как воды в рот набрали. Возбуждённая неповиновением Галя, возглашает перед строем:

— Пока не признаетесь, кто разбил окно, не ляжете спать.

Видя трудное положение, прошу у Гали разрешения сказать несколько слов ребятам. Я вышел перед ними и начал говорить им, но хотелось мне тогда, чтобы поняла сама Галя.

— В том, что разбилось окно, конечно, виноваты все. Ведь тут у вас только что война шла, бросались подушками. Ну, а кому-то не повезло: противник от подушки увернулся, и она угодила в окно. Так уж случилось. И то, что этого неудачника никто не выдаёт — это правильно, раз все виноваты. Но то, что сам он боится сказать, что его именно подушка попала в стекло — это плохо. Сегодня он боится признаться в маленьком деле. А завтра побоится сказать о чём-то более важном. Будет настоящая война, и он побоится не только говорить правду, но и воевать. Вот что опасно. Важно, чтобы вы уже сейчас умели признавать свои ошибки и исправлять их. Тогда вам будут верить. Тогда с вами можно дружить. А кто же захочет иметь трусливого друга?

И вот, когда я это говорил, мы услыхали плач. Я подошёл к мальчику, стоявшему с опущенной головой. Из его глаз текли слёзы. Он прошептал:

— Это я разбил окно.

Я положил мальчику руку на плечо и стал успокаивать. Галя тоже поняла, видимо, свою ошибку и скомандовала:

— Так, всем лечь в кровати! Мальчики, уберите стёкла! И ты, Ваня, тоже ложись, — сказала она уже мягче стоявшему рядом со мной мальчугану.

Почему мне вспомнилась тогда эта история? Потому что, глядя на Хильду, на то, как легко она управляется с детьми, откровенно громко смеясь вместе с ними, я не мог себе представить её перед строем ребят с гневным окриком. Не хочу сказать, что у нас никто так не умеет работать с детьми, как Хильда. Умеют и очень многие, я знаю таких, но в Норвегии красивую девушку с красивой душой я встретил тогда впервые.