Шпицбергенский дневник

Трудность работы в баре заключалась не только в обслуживании туристов, которые своими появлениями не позволяли иногда передохнуть, но и многочисленными застольями, которые устраивались директором рудника по разным поводам, связанным с приездом генерального директора треста, иностранных делегаций или каких-то других важных гостей. Застолья порой длились чуть ли не до утра. Разумеется, одному человеку выдерживать такой напряжённый ритм работы в пиковые часы было просто не под силу, поэтому в помощь шли мужья наших барменш.

Почему именно мужья, а не кто-нибудь ещё? Да всё просто.

Дополнительной штатной единицы с зарплатой на короткое время никто не стал бы выделять. А допускать к торговле спиртными напитками и прочими продуктами человека, не несущего материальную ответственность, тоже нельзя было.

Поэтому работа в баре являлась как бы семейным подрядом, хотя у мужа барменши была и своя собственная работа, от исполнения которой в случае особой необходимости его приходилось иногда освобождать по указанию директора.

Муж Лены Володя всегда охотно помогал жене, понимая, что её доход от чаевых и прочих неучитываемых поступлений существенно превышает не только её официальную очень низкую зарплату, но и его собственную шахтёрскую, что, естественно, была повыше.

Лена, как и Володя, английским языком владела по самому минимуму, то есть умела называть стоимость и понимать кое-какие слова. Мои курсы посещать ей было некогда, а во время нескольких индивидуальных занятий мы оба поняли, что язык ей не даётся. Садясь со мной за стол, читать английские тексты, она смущённо смеялась над собой, и говорила:

— Евгений Николаевич, да ничего у меня не получится. Я уж как-нибудь так с ними объяснюсь, на пальцах.

Ну и объяснялась буквально жестами с помощью нескольких английских слов, которые удалось запомнить. Володя, когда подменял жену, кажется, говорил несколько лучше.

Случилось так, что отношения наши с Леной резко изменились. И вот что произошло.

Поздним вечером я сидел у себя за рабочим столом и не помню уж по какому поводу пошёл в бар. Кабинет уполномоченного треста расположен был через коридор. Мне нужно было спросить о чём-то Лену, и потому я не стал заходить в зал бара, а открыл дверь кухонного помещения, где обычно кипятился чай и мылась посуда и окликнул Лену. Она откинула занавеску, отделяющую хозяйственную комнату от стойки бара. Я увидел на стойке бара несколько банок пива, которого раньше здесь не видел, и с улыбкой удивлённо спросил:

— О, у тебя, оказывается, есть пиво?

Чтобы читателю понятна была реакция Лены и всё, что происходило дальше, мне необходимо сделать некоторые пояснения существовавшей у нас системы продажи алкоголя.

Дело в том, что ассортиментом валютного бара я впрямую не занимался.

Все поставки из Лонгиербюена обычно ложились на мои плечи. И спиртные напитки бара иногда приобретались мною по письменному заявлению, с которым мы обращались в контору губернатора. В соответствии с существующим положением торговля алкогольными напитками на Шпицбергене осуществлялась под контролем губернатора. Вот и в нашем валютном баре для обозрения иностранных посетителей у нас всегда висит разрешение губернатора на продажу спиртного, которое мы ежегодно обновляем. Водку и вино для своих работников, которые завозим из России, мы продаём в буфете рудника, на что никакого разрешения не получаем, но по лимитным карточкам по одной бутылке в месяц на человека. То же относится и к пиву, но его привозят шахтёрам не так часто.

В норвежском посёлке продажа спиртного жителям тоже ограничена, поскольку алкоголь, как и прочие товары, продаётся на беспошлинной основе, а потому цена на него ниже, чем на материке. (Кстати, в нашем посёлке такого порядка нет, и спиртное, как и всё остальное в буфете продаётся дороже, чем на материке, то есть с учётом доплаты за транспортировку и других накладных расходов). Что касается валютного бара, который рассчитан в основном на иностранных туристов, то цены здесь не только не ниже, но, напротив, всегда выше цен норвежских магазинов независимо от того, какой товар в нём продаётся.

Например, покупаем мы пиво в Лонгиербюене по четыре кроны за банку, а в баре продаём его по пятнадцать крон, ну, в лучшем случае, по десять. Но и в случае покупки российского пива, которое в магазинах стоило десять рублей, а при оптовой закупке, очевидно, стоимость снижалась рублей до пяти, что примерно составляло чуть больше одной норвежской кроны, в валютном баре стоило всё те же пятнадцать крон. Понятно, что такая коммерция была очень выгодной. Вопрос лишь заключался в том, кому это выгода шла. Однако посвящены в такие операции были только особо приближённые к этому бизнесу люди.